Прямо не современная девочка, а рабыня. И самое смешное, что Гриша постепенно стал сдаваться, сегодня даже разрешил ей вместе пойти из школы; она мне шепнула, чтобы я ее не ждала. А потом звонила по телефону и час трещала, что он согласился с ней дружить…
Неужели и у мальчишек такое же дурацкое самолюбие, как и у девчонок, и ему лестно, что за ним бегает самая красивая ученица девятых классов?!
Вспомню, и сердце замирает, даже холодок внутри. Никогда не думала, что жизнь человеческая — такая непрочная штука…
В середине третьего урока в классе появилась взволнованная Икона и вызвала Верку к директору. Верка еще по дороге на меня оглянулась, точно думала, я нажаловалась.
И тут на перемене Галка выведала у Иконы, что у Веры внезапно умерла мать, прямо на работе. Всем так жутко стало, а мне в особенности: я же с ней была знакома. И хотя говорила она много странных вещей и даже личную жизнь все хотела налаживать, но Веру любила. А теперь у Веры — никого… Она же без отца, он даже алименты им не платил. Вера никогда в жизни его не видела, знала от матери, что познакомились они в поезде, что встречались три дня, а потом и не переписывались. Мать ее не хотела унижаться…
После уроков побежала к Вере. Она сидела в комнате с какой-то крашеной теткой. Тетка эта плакала и причитала, а Вера слушала ее с застывшим лицом, точно отключенная. Когда эта трещотка меня увидела, она обрадовалась, перестала вопить, навела размазанную косметику и сказала:
— Вот и чудненько, и подружка появилась. Я побегу, девочки, у нас еще много хлопот, а вы вместе погорюйте, за компанию всегда легче…
И только она убежала, как Верка упала в подушку и начала навзрыд плакать, никак я ее успокоить не могла. Я предложила вызвать Павла, а она рукой махнула и все приговаривала, какая она была неблагодарная, как не ценила мать, как мать ей все прощала, а она ее только высмеивала в лицо…
Как страшно! Главное — непоправимость… Верка больше всего страдала, что уже не исправить, что мать теперь никогда не узнает, не поймет, как она ее на самом деле любила. Она все плакала и вспоминала ее заботу, ее подарки, ее поучения. Мать очень боялась, чтобы Верка «не сбилась с пути», не повторила ее ошибок.
Я слушала и поражалась, какая она беспомощная, хотя раньше она меня всегда поучала. По ее мнению, главное — замужество, к нему надо стремиться любой ценой, идти к цели, как торпеда. Оказывается, Верка страшно боялась одиночества, точно предчувствовала его. А ведь красивая, способная… Или это судьба матери ее так изуродовала?
И еще она сказала, как завидовала мне, что у меня есть отец, и чудесный отец, как ей было больно приходить к нам, как она не понимала моего хамства к нему. Она бы «ноги ему мыла» — ее собственные слова.
И только тут до меня дошло, какое это счастье — иметь отца. Особенно такого заботливого, как мой, способного и выслушать, и понять, и простить. Правда, не всегда: он очень вспыльчивый. Но ведь и я такая, почему же я себя в нем не видела?
Верка объяснила, что и замуж рано она собралась, чтоб хоть кто-то за ней, как старший, смотрел, опекал, чтобы и у нее был человек, на которого можно было бы опереться, чтоб прикрыть мог, как каменная стена. А я думала о Павле, и не очень-то мне верилось в его надежность…
Сидела я у нее долго, пока не пришли наши ребята. И тут оказалось, что самый практичный у нас Гриша. Он здорово во всяких бумагах разбирается, сразу нашел для каждого дело.
Мне поручил поехать в больницу, куда отвезли Верину маму, взять справку о ее смерти для загса. А когда я выскочила на улицу, встретила Павла. Он неторопливо шел к Вере, поздоровался со мной как ни в чем не бывало и спросил лениво:
— Ну как, сильно психует?
— Ясное дело…
Он вздохнул, и на его крепеньком розовом лице отразилось раздражение.
— Ох как это некстати! У меня скоро практика, обещали послать по обмену за границу…
— Но ей же надо помочь.
— Кто спорит! Раз надел петлю на шею, не развяжешься сразу…
И я поняла, что Вере от него будет мало пользы.
Я пока бегала по ее делам, все о своих родителях думала. Вдруг за них стало страшно. У отца больное сердце, да и мама постоянно болеет. Я вспомнила, как они со мной нянчились, воевали, убеждали, а я только огрызалась, дулась, куксилась. Все-таки я вела себя как неблагодарная хавронья. Сидела на шее, им жизнь портила, все принимала как должное.
А ведь мне повезло с родителями. Отец не алкоголик, мать — с высшим образованием, какие хочешь книжки достать может. В последнее время даже под влиянием Инны стала интересоваться моими «туалетами», заказала два новых платья в ателье. Ну, а в смысле колкостей, так я тоже не сахар, иногда так огрызнусь, что она плачет, а отец принимает валидол, и у него дрожат долго руки…