Я сказал. Пармен как-то сразу стал почтительнее; видно, и ему известно было визгуновское правило "привечать" покупателя. Он предложил мне дождаться отца. По словам его, продажные лошади в заводе были.
Подумал-подумал я, да и решился остаться. Помимо предстоявшей возможности купить лошадь, меня еще интересовали и нравы "Визгуновской экономии".
Воротилась Ульяна с Химкой. При взгляде на них Пармен слегка было усмехнулся, но тотчас же опять поспешил напустить на себя подобающую степенность, вероятно вызванную моим присутствием. Эта степенность, по-видимому, ужасно смешила девок. Они украдкою все взглядывали на Пармена и визгливо хохотали, закрываясь рукавом. И чем больше хмурился Пармен, чем строже и серьезнее поводил он глазами, тем сильней и неудержимей раздавался их хохот. Наконец он не на шутку испугался быть скомпрометированным в моем присутствии...
- Не хотите ли пройтиться? - предложил он мне.
Я, разумеется, согласился.
Мы оставили ригу и, обогнувши гумно, вышли на выгон, тянувшийся от гумна к реке. Множество маленьких, безобразно сложенных кладушек загромождали этот выгон. Пармен пояснил мне, что здесь молотится гречиха. Мерный стук цепов гулко отдавался в чутком воздухе, вперемежку с отрывочным говором и грубым шелестом черной соломы. Около каждой кладушки был ток. Гречиху молотили - как объяснил мне Пармен - семьями, и не за деньги, а за мякину и солому. Кое-где, несмотря на тишину, стоявшую в воздухе, веяли, высоко подбрасывая лопатой "невейку". Тяжелое зерно частым и дробным дождем упадало с высоты, а темная и легкая мякина тихо относилась в сторону, где ее прямо и насыпали в телеги.
У одной из таких телег, наполненных мякиною, мы заметили небольшую толпу, странно размахивавшую руками и, по-видимому, горячо о чем-то рассуждавшую. По-{136}среди толпы неподвижно возвышалась какая-то изумительно длинная фигура, своей необычайной прямизною как бы подтверждавшая старую историю о проглоченном аршине. Кожаная жокейская фуражка вроде каски и прямоугольный нос, удивительно пространных размеров, придавали этой фигуре вид какой-то диковинной, важно нахохлившейся птицы.
- А ведь это Алкидыч бушует! - заметил Пармен, пристально всматриваясь в толпу.
- Кто это - Алкидыч? - спросил я.
- А вон длинный-то!.. Это конторщик наш.
- Что же он тут делает?
- А вот пойдемте к нему. Он тут над молотьбой надсматривает.
Мы подошли. В середине толпы, устало понурившись, стоял перед Алкидычем крошечный, приземистый мужичок, с выражением страшнейшей скуки на маленьком, худощавом лице. Он лениво, как сквозь сон, тянул одну и ту же фразу: "Как-нибудь невзначай, Алкидыч, ей-богу, невзначай..." И каждый раз Алкидыч важно и внушительно прерывал скучающего мужичка, восклицая: "Ефрем Алкидыч!", и затем внятно и с расстановкою, каким-то убийственно-деревянным тоном - тем тоном, которым так злоупотребляют провинциальные актеры в роли благородных отцов, - читал ему какую-то нотацию, с величественной строгостью размахивая правой рукой. В левой он держал табакерку и платок.
Около этих двух, по-видимому главных действующих лиц, тесно группировались второстепенности. У самых ног Алкидыча ковырял пальцем в носу пузатый мальчуган, лет девяти, с изумленно раскрытым ртом и высоко подсученными штанишками. Около мальчугана торчала чумазая девчонка с плаксивой миной на востреньком, усеянном веснушками личике и с мешковато спущенным рукавом рубашки... Из-за спины Алкидыча насмешливо выглядывал белоголовый парень с подслеповатыми, беспрестанно моргающими глазками, кривым носом и непрерывно двигающимися лопатками. Рядом с скучающим мужичком стоял старичок с пронзительным взглядом, попеременно устремляемым то на Алкидыча, то на мужичка, - с желтыми усами, засыпанными табаком, и с цепом в руках. За старичком толпились бабы с обиженными физиономиями. {137} Все это бестолково галдело и размахивало руками, хотя и не могло заглушить дубового Алкидычева баса. "Как же, рассказывай - невзначай!" - ядовито пищал косоносый парень, очевидно с сочувствием относившийся к Алкидычу и его суровой нотации. "Стало быть, что невзначай! - озлобленно кричали бабы, - аль мы воры какие... На что она нам нужна, гречиха твоя..." - "Известно, на что она вам, гречиха-то", - с серьезнейшим тоном подтверждал старичок с пронзительным взглядом. "А на кашу, да на блины, вот на что!" - возражал косоносый парень. "Ну, уж и на блины..." - робко заступался старичок, а бабы сулили парню всевозможные пакости. Неподалеку от толпы молодой малый, почему-то напомнивший мне Ульяну, в синей китайчатой рубахе с озабоченным и недовольным видом подметал ток. В полуразрытом возе с мякиной виднелась чистая гречиха.
- В чем дело? - вмешался Пармен.
- Ей-богу, невзначай, Алкидыч! - вяло произнес мужичок, по-видимому с трудом удерживаясь от зевоты.
- Ефрем Алкидыч! - внушительно поправил конторщик.
Мужичок внезапно оживился и хлопнул руками по бедрам.
- Поди вот! Точит тебя, да и шабаш!.. - воскликнул он, обращаясь к нам.
Обернулся к нам и Алкидыч. Слегка дотронувшись до козырька своей каски, он торжественно взмахнул рукою и с медлительной важностью произнес:
- Теперь позвольте вас спросить - есть ли у этого человека совесть?
- Да ты расскажи, Алкидыч... - начал было Пармен.
- Ефрем Алкидыч! - хладнокровно поправил конторщик, открывая табакерку.
- Ты расскажи, Ефрем Алкидыч, в чем дело-то? Алкидыч медленно и с достоинством понюхал табаку.
- Есть ли у этого человека совесть? - строго повторил он, пристально устремляя в пространство неподвижный взор свой, и, немного помолчав, грустно и вдумчиво произнес: - Я так полагаю - нет у него совести...
- Заточил в отделку! - с комичным отчаянием воскликнул теперь уже окончательно развеселившийся мужичок. {138}
- Ежели бы была у него совесть, - наставительно продолжал Алкидыч, возвышая голос и придавая ему патетическое выражение, - то ужели возмог бы он, так сказать, посягнуть на своих благодетелев?.. Ужели же...
- Да замолчи ты, ради Христа-а!.. Говорят тебе, невзначай! - умолял несчастный мужичок, которого, вместо смертельной скуки, стал теперь пронимать пот.
- Ужели же ты, - Алкидыч поднял палец к небу, - ужели ты утратил, так сказать, благодарность и возомнил поработать аггелам!.. Ужели...
- Да брось ты его, батюшка Алкидыч! - заступилась какая-то баба, горько подпиравшая ладонью щеку, как будто вот-вот собиралась заплакать.
Но тут случилось нечто совершенно неожиданное.
- Ефрем Алкидыч, каналья ты этакая! - громоносно воскликнул доселе невозмутимый резонер и, ухватив близлежавшую метлу, устремился за бабой. Эффект этой неожиданной выходки был поразительный. Весь выгон задрожал от хохота. Народ, бросивши работу, всецело занялся Алкидычем и несчастной бабой. Оглушительный гомон стоял в воздухе. "Держи, держи ее! - кричали со всех сторон. - Лупи ее по пяткам-то!.. Лупи ее, шельму... Швырком-то в нее, Алкидыч!.. Пущай в нее швырком-то!.. А-ах, братец ты мой... По пяткам-то, чудачина ты этакий, потрафляй!.. Трафь по пяткам... Го! го! го!.. вот так урезал! вот так звезданул!.. ай да Алкидыч!.." Мужики и бабы помирали со смеху. Мужичок, над которым обрушилась Алкидычева распеканция, смеялся громче всех; у него даже животик подергивало от смеха, и в глазах проступили слезы... Когда же все поуспокоилось и Алкидыч скрылся из вида, он глубоко вздохнул и, смахнувши рукавом рубахи пот с лица, воскликнул:
- Ну, братцы, умаял он меня!.. Вот так умаял...
- Да из-за чего у вас дело-то вышло? - спросил Пармен.
- Дело-то вышло у нас из-за чего? - добродушно переспросил мужичок, а вот из-за чего оно вышло, дело-то, друг ты мой милый... Вот видишь ты гречишку-то? - Он указал на гречиху, видневшуюся в возе с мякиной, видишь?.. ну вот, друг ты мой сладкий, Алкидыч, возьми эту гречишку-то самую да и найди... Нашел он ее, сладость ты моя, - мужичок легонько вздохнул, - Да и ну {139} меня точить, и ну... Уж он точил, точил... Аж в пот ударило! - Мужичок снисходительно засмеялся и опять смахнул с лица пот.
- Да как же попало зерно-то в мякину? - удивился Пармен.
Мужичок с недоумевающим видом развел руками.
- Как попало-то оно?.. А уж этого-то я тебе, друг ты мой любезный, и не скажу-у!.. Нечего греха таить - не скажу... Признаться, грешу я, голубь ты мой, на баб... Как сыпали они, ироды, мякину, так и гречишки туда как-нибудь шибанули... Ироды бабы!.. Всякой - не дело на уме, а тут-то что, прости ты господи мое согрешение! - Мужичок отплюнулся. Тираду свою, направленную против баб, он проговорил таинственным полушепотом.