В моей голове была какая-то каша. Я не мог ничего вспомнить, что было вчера. Я помнил какие-то огни, я куда-то бегу, зачем бегу? Я не мог понять, почему я здесь, а главное, я не мог вспомнить, как я приехал в офис и как переоделся в свою «парадную» одежду. На мне был белый свитер, джинсы, дублёнка. Голова кружилась, меня мутило, как после пьянки в студенческом общежитии.
– Что, очухался? – спросил Сергей Евгеньевич, глядя на меня. На его лице была улыбка.
– Как я сюда попал? – спросил я, оглядывая кабинет директора. – Я должен быть на базе.
– Ты и так был на базе, – Сергей Евгеньевич продолжал стучать по клавиатуре – Саня, Саня… Как ты меня подвёл!
–Ч то? – не понял я.
– Я-то думал, что ты спортсмен, ответственный парень. А ты у нас, оказывается, алкоголик! Это же надо было так нажраться! Прямо на дежурстве! За тобой сегодня машина приехала, тебе смену сдавать, а ты лыка не вяжешь. Если бы мне Дима вчера позвонил, я бы лично на пост приехал, и дал бы тебе по морде, но телефонный кабель почему-то был обрезан. Я подозреваю, что именно ты его по пьяни и обрезал.
– Я этого не помню, – пробормотал я. Сколько я не напрягал память, я не мог вспомнить, с кем я вчера пьянствовал, как это получилось? Чем больше я старался что-то вспомнить, тем хуже получалось. Какие-то картинки появлялись в голове, я только пытался за них ухватиться, но они сразу растворялись, оставался чистый лист.
– Ещё бы, столько выжрать! – директор «Дружины» оторвался от монитора компьютера, на секунду задумался. – И надо бы тебя наказать, уволить по статье, но я подумал и пришёл к выводу, что ты ещё молодой, у тебя всё впереди. Я сам, когда был студентом, любил бухнуть. Закладывал за воротник, как говорится, будь здоров!
– Сергей Евгеньевич, я не мог столько выпить, чтобы ничего не помнить. Я вообще не мог выпить на дежурстве! – оправдывался я. Мне самому не верилось, что такое вообще могло произойти, произойти со мной.
– Ладно, поздно оправдываться. Пиши заявление на увольнение по собственному желанию. Ты не выдержал испытательный срок.
Сергей Евгеньевич протянул мне шариковую ручку и несколько лисов бумаги. Я ещё удивился, зачем так много? Но, когда я начал писать, я в душе похвалил Сергея Евгеньевича за предусмотрительность. Моя правая рука отказывалась работать. Вместо букв на листе получались какие-то каракули. Глядя на руку, я увидел перед глазами картинку: моя рука в крови, я вытаскиваю из неё острые куски…камня? Только я попытался связать это хоть с чем-то, что было в моей жизни, картинка тут же исчезла.
Заявление об увольнении тоже что-то не получалось. Из моей головы вылетело даже то, как это заявление пишется. Сергей Евгеньевич встал за моей спиной и диктовал мне. Испортив четыре листа бумаги, я всё-таки написал заявление и протянул его Сергею Евгеньевичу.
– Как курица лапой… – проговорил директор ЧОПа, открыл свой видавший виды сейф, извлёк из него папку для бумаг, на которой жёлтым маркером был нарисован какой-то странный иероглиф.
– Китайский иероглиф? – поинтересовался я.
Сергей Евгеньевич посмотрел на папку, помолчал, потом его лицо расплылось в улыбке, как будто он только сейчас что-то вспомнил.
– Нет, это мой внук, Артёмка, нарисовал. В пятницу дочь с внуком заходили.
Положив папку на стол, перед собой, Сергей Евгеньевич развязал шнурки, достал из папки белый конверт и мою трудовую книжку.
– Вот расчет… А вот твоя трудовая! Можешь идти, благодарить меня не нужно.
– Спасибо, – тихим голосом сказал я, и вышел из кабинета.
«Как такое могло произойти? Почему я ничего не помню? Почему это произошло именно со мной?» – задавал я сам себе вопросы и не находил ответов на них.
Спустившись на первый этаж и проходя мимо комнаты охраны, я заглянул в окошко. В комнате охраны сидел Паша Чесноков.
– Привет, Павел! – поздоровался я с ним.
Паша оторвался от монитора и посмотрел на меня.
– Привет, Александр, – бесцветным, монотонным голосом проговорил мой теперь уже бывший напарник и опять уставился в монитор.
– Я уволился… Точнее, меня уволили, – произнёс я, не зная, что сказать дальше.
– Пока! – сказал Павел, не глядя в мою сторону.
– Пока! – ответил я и вышел из офиса.
По дороге домой я думал ни о том, что я скажу своей жене Валентине, как я объясню ей то, что меня уволили, а о том, что Паша, с которым я проработал целую неделю, вёл себя как-то странно. Он был какой-то заторможенный, какой-то странный, как будто его подменили. А его причёска…. Что он сделал со своими волосами? Неделю назад у него была спортивная стрижка, а сейчас – какой-то кошмар на сеновале. Как будто он никогда не причёсывался. Лицо у Паши какое-то бледное. Наверное, на наркотики подсел, иначе никак не объяснить такие резкие перемены в поведении и во внешности.