Йеменцы объясняли мне: "Ты не понимаешь, вся прелесть в том, что женщина закрыта. Ты можешь придумать ее, твое воображение работает на полную катушку. Достаточно женщине открыть только щиколотку, чтобы мужчина безумно возбудился". По каким-то таинственным признакам мужчины угадывают женскую ауру. Может быть, они ждут порыва ветра, внезапно и с бесстыдной откровенностью обнимающего соблазнительные формы, или особенности женской походки обещают им таинственные наслаждения. Думаю, это флюиды, электрические разряды, пробивающие даже жесткую черную ткань. Трудно отделаться от эстетических представлений белого человека – эти черные, бесформенные одежды оскорбляют европейское чувство изящного. Йеменские женщины похожи на дивные скрипки в черных футлярах, которые редко достают на свет божий, и часто их единственный владелец, бездарный шарлатан, один имеет право на них играть. Редко рука виртуоза может коснуться их струн.
Я имела возможность рассмотреть йеменских женщин на свадьбе, на женской половине. Вдоль Узкого коридора, застеленного клеенкой, расставили тарелки с жирными мясными кушаньями. Сорок женщин с детьми, шумных, хлопотливых,
Разговаривающих на предельно высоких нотах, Уселись на пол, поджав под себя ноги. Женщина На кухне готовила хлеб – она расплющивала пресное тесто до тонких лепешек, с силой ударяя его о деревянный полукруг. Потом наклеивала куски теста на стенки огромной круглой раскаленной печи. Тесто пузырилось, и через несколько минут запах хлеба уже щекотал ноздри. Готовые лепешки женщина швыряла в конец обеденного коридора, точно летающие тарелки.
Все ели руками, рвали на части куски баранины, обмакивали овощной салат в зеленую густую жидкость под названием шафут (хлеб, размоченный до однородной массы в кислом молоке с травами). Запивали ледяной водой и взбитым, соком из маленьких зеленых лимонов. Я жевала острые пирожки с сыром и рассматривала фантастические узоры на руках и ногах женщин. Даже у маленьких девочек тела были расписаны прихотливой вязью из листьев и цветов, а ногти выкрашены хной. Один мой приятель, большой ценитель такой нательной живописи, доказывал мне, что это очень сексуально: "Когда женщина двигается в постели, все ее рисунки шевелятся, точно живые, – это здорово заводит".
Жениха в соседней комнате одевали его братья и отец – обматывали его куском белой ткани, украшали голову листьями мяты и цветами. Потм r углу играли с огромными золотыми сабля¦сенщины, уже закрыв-осторженно заулюлю и меня провели, предвака?* 2 к 1 S? -is //редра шалью. Свадьбаумее" $ s? // к как просто – во всех лала bi "o g Д и а на подушках, разброБедуио. §. f /,' мужчины и жевали кат. найти корлЗ / оей травой. Жевание и печивает их i? и ' 1бе обычно длится около семи часов. По комнатам носили курительницы с благовониями. Людей набилось, как сельдей в бочке. Окна были закрыты, от дыма благово-ний, кальяна и сигарет нечем стало дышать. От страшной духоты у меня закружилась голова. По выражению лица моего переводчика я поняла, что мужчины вокруг говорят не слишком пристойные вещи. Я уже не чувствовала себя под защитой условного уважения. Хозяин дома подсел ко мне и спросил, не подарю ли я его своей дружбой. "Что вы имеете в виду?" – прикидываясь дурочкой, удивилась я. "Оставайтесь сегодня ночевать у нас", – предложил он, сладко улыбаясь. "Получишь ты меня, когда рак на горе свистнет", – подумала я. Ахмед дернул меня за рукав и сказал, что надо уходить. Наш поспешный уход скорее напоминал бегство.
Вечером русские женщины, живущие в Йемене, привели меня на богатую, по местным понятиям, свадьбу. В самой престижной гостинице "Шератон" для гостей сняли два зала – мужской и женский, где собралась вся несметная родня хозяев празднества. На таких сборищах угощение не подается, только сладкая вода. Чтобы я не заскучала, мои друзья налили мне в бутылку из-под минеральной воды джин с тоником.
В женский зал прибыло около пятисот жен-Щин разных возрастов. Все они скинули свои черные коконы и оказались внезапно в откровенных вечерних туалетах, великодушно открывающих ноги и грудь. Здесь были и поблекшие Женщины, и спелые девицы в самой поре, разодетые в пух и прах, – среди них я насчитала с десяток истинных красавиц. Арабских женщин природа наградила угольно-черными волосами, богатыми, словно грива молодой кобылицы. Базарная роскошь их нарядов, сплошь расшитых блестками, показалась бы нелепой европейцам, но удивительно шла к их восточной красоте. Все они явились сюда погордиться обновой перед то варками.
Русская женщина из нашей компании по имени Светлана захватила с собой фотоаппарат. К нам сразу же подошла дама-распорядительница и вежливо спросила, кого мы собираемся снимать – только себя, или в кадр случайно могут попасть другие гостьи. Когда мы заверили ее, что. фотографируем только своих, она успокоилась и отошла. Ее беспокойство объяснялось тем, что в зале все женщины были с открытыми лицами, и кто-нибудь из мужчин (!) мог впоследствии разглядеть их на фотографиях.
Музыкантов из оркестра закрыли ширмой. И начался танец живота. Женщины встали в круг, отбивая ладонями прихотливый ритм и напевая пронзительными голосами мелодию. Они по очереди, одна за другой, выходили в центр, обвязывали бедра черным платком и показывали чудеса пластики, извиваясь, точно кобры. Они напрягали все пружины своих гибких, как у кошек, тел. Я любовалась ими с точки зрения чувственности, наэлектризованная животным магнетизмом этого танца. Это было первобытное женское начало, несказанный соблазн, искусное, настойчивое прельщение, но, Боже мой, ради кого, кто из мужчин мог оценить дикую, беспокойную прелесть этих женщин?! Какой смысл Еве наряжаться и плясать, когда нет ее главного зрителя – Адама? Атмосфера в зале все более накалялась – женщины все неистовее крутили бедрами, визжали все пронзительнее, доводя себя этими криками до исступления, опьяняясь собственным возбуждением. Моя кровь была полна адреналина, и я заливала джином чувство своей непричастности к захватывающему действию. Наконец свет в зале погас, зажегся только один прожектор, освещающий подиум, наступила тишина. Заработали видеокамеры, и все женщины в зале закрыли лица. Под звуки музыки на подиум ступила невеста в роскошном свадебном платье, осыпаемая лепестками роз. Она шла, слегка пошатываясь от волнения, к трону на возвышении, ни кровинки в лице, красивая, как бывают красивы женщины единственный раз в своей жизни. Шла, не чуя под собой ног, таинственно готовясь к тому, чего слаще нет на свете.
20 августа. Что можно делать в стране с сухим законом? Разумеется, пить на сломную голову. Любимый вид спорта белых – гонять по Сане на Джипах, одной рукой вцепившись в руль, в другой Держа бутылку джина. Все спиртное доставляется сюда контрабандой из Джибути (местную водку, на которую вполне можно положиться, так и зовут "джибутовка"). Джин и виски обычно привозят в мешках с мукой, поэтому никого не удивляет белый налет на бутылках. Водку можно купить в определенных точках города у проворных, Жуликоватых парней, которые продают ее в пакетах, набитых бумагой или тряпками. И только за- сунув внутрь руку, можно ощутить многообещающий холодок округлой бутылки. Водка является предметом взятки во всех государственных учреждениях. Сегодня накачалась виски в баре гостиницы "Шератон" вместе с англичанином Тони, которого там же и подцепила. Этот бар – единственное место в Сане, где белые могут официально выпить. Правда, бутылка вина, например, стоит здесь 55 долларов. Тони рассказывал мне, как он покупал контрабандное спиртное по дороге в город Ходейду. Делается это так. Едешь себе в горах, ни о чем не думаешь, вдруг видишь у очередной верблюжьей колючки подозрительных личностей, торгующих всякой дребеденью, вроде фанты и колы. Поскольку ты белый, то ясно, что в местную полицию стучать не будешь. Подходишь к торговцам и говоришь: "Ребята, нужно виски". Далее происходит такой диалог: "Абдула, где у нас виски закопано?"
– "Да вон под тем кустиком". И точно, каждый вид спиртного закопан в песок в определенном месте, чтоб не повязали с поличным. Как рассказал мне Ахмед, несмотря на все предосторожности, полиция недавно поймала контрабандистов с 700 бутылками водки и якобы все спиртное вылила. Мы с Тони просидели в баре до самого закрытия, пока официанты не начали демонстративно греметь стаканами и убирать столы, выгнав еще двух мрачных итальянцев, хлещущих виски. Тони проводил меня до такси и там, уже покачиваясь и трогательно заглядывая мне в глаза, сказал: "Детка, не уходи А то случится что-то ужасное". – "Конечно, Тони, – засмеялась я. -Звезды собьются с пути. тучи закроют горизонт, море выйдет из берегов, если женщина не останется на ночь. Все это я знаю". И, повинуясь внезапному чувству нежности, чмокнула своего случайного собутыльника в щеку на прощание.