Уход – это очень важно, но когда я, анализируя истории болезни умерших (на каждую писала рецензию) и, сопоставляя их с листами наблюдения ОРИТ, обнаруживала явные расхождения по основным показателям (пульс, АД, температура в дневниках одни, а в листе наблюдения другие) – это уже серьёзно. Особенно принципиально было поддерживать целевую частоту сердечных сокращений у больных инфарктом миокарда с признаками сердечной недостаточности, а для этого необходимо использование бета-блокаторов в достаточной дозе. Поскольку при задних инфарктах всегда была угроза возникновения атрио-вентрикулярной блокады, выбор оставался за коротко действующими препаратами и требовал тщательного мониторирования. Вот это как раз и не соблюдалось. Обычно в листе назначений прописывалась стандартная доза, чаще всего, эгилока, работающего 12 часов, а при сохранении ЧСС больше 90, даже 100 ударов в минуту, никакие дополнительные назначения не делались. Небольшое снижение АД (до 90/60 мм рт ст) никак не настораживало. В результате – шок или отёк легких со всеми вытекающими последствиями. При внезапной остановке сердца дефибриллятор использовался очень редко, если судить по протоколам (а использовался ли вообще?). На толстый слой пыли, лежащей на этом аппарате, обратил внимание и приехавший как-то с проверкой главный реаниматолог края. Но даже при разборе на ЛКК (лечебно-контрольной комиссии) дело ограничивалось устным замечанием или вообще ничем. А когда пришлось оказывать помощь больному с распространённым инфарктом миокарда, осложненным полной атрио-вентрикулярной блокадой, аритмологи из краевой больницы приехать отказались и обоснованно. При острой стадии инфаркта миокарда постоянный ЭКС (электрокардиостимулятор) устанавливать не положено, а для временного в распоряжении ОРИТ должны быть специальные расходные материалы, приобретением которых никто не озаботился. Тот больной умер от аритмического шока.
Заканчивать рассказ об ОРИТ не хочется на печальной ноте: иногда совместными усилиями нам удавалось и «утереть нос» краевым специалистам. Расскажу об одном из последних случаев. Больная Л., 62 лет, поступила в отделение в субботу вечером с жалобами на сильные боли в правой половине грудной клетки, которые были расценены дежурным врачом как «межрёберная невралгия». Несмотря на назначение анальгетиков, боли оставались, отмечено было небольшое повышение температуры – до 37,5. Утром в понедельник я пошла на плановый обход в эту палату и сразу же обратила внимание на вновь поступившую больную: теперь она жаловалась ещё и на одышку в покое. При взгляде на неё состояние можно было расценить как тяжёлое из-за дыхательной недостаточности. Из анамнеза выяснено только, что «неважное» самочувствие около 2-х недель, температуру не измеряла; из-за болей, возникших в пятницу, вызвала СМП, и была госпитализирована. Число дыханий при осмотре 28 в минуту. Над всем правым лёгким – укорочение перкуторного тона, дыхание резко ослаблено, хрипы чётко не выслушивались. АД 100/70 мм рт ст. Тоны сердца ритмичны, 96 ударов минуту. Печень не увеличена. Отёков не было. Мой предварительный диагноз: субтотальная пневмония справа, осложнённая выпотным плевритом, тяжёлое течение. Срочно повезли на рентген грудной клетки. Результат – правое лёгочное поле субтотально однородно затемнено, средостение смещено влево. В левом лёгком – небольшая инфильтрация в верхней доле. Понятно, что больной была нужна не просто плевральная пункция, а, скорее всего, дренирование плевральной полости. Поскольку оксигенация крови показывала 89 % (норма 98–99 %), и больная из-за слабости и одышки самостоятельно не передвигалась, решено было оставить её в ОРИТ, которое находится напротив рентген-кабинета, и пригласить хирурга. Одновременно с назначением антибиотиков внутривенно и в достаточной дозе, необходимо было эвакуировать жидкость из плевральной полости с последующим рентген-контролем. Согласовав назначения, я вернулась в отделение продолжать обход. Через час возвращаюсь. Пункция сделана, удалено 1,5 л. гноя (!). Спрашиваю: «Отправили ли выпот в лабораторию?». «А зачем, и так видно, что гной». Делаем снимки: в проекции средней доли – полость абсцесса, не полностью опорожнившаяся, нижнее лёгочное поле затемнено. Итак, это двустороння пневмония с абсцедированием в правом легком и гнойным плевритом. В такой ситуации, без сомнений, был бы показан перевод в специализированное лёгочно-хирургическое отделение. Помню, как однажды больную с впервые выявленным абсцессом лёгкого привезли ко мне в отделение в 14 часов 31 декабря. Состояние было тяжёлым, но не требовало специальных вмешательств типа дренирования или санационной бронхоскопии. И как организовать её перевод за несколько часов до Нового года? Я оставила ее тогда в отделении, назначив 3 антибиотика и массивную дезинтоксикационную терапию. Перевести в краевое пульмонологическое отделение по договоренности с его заведующей Сусловой Людмилой Михайловной удалось только 4 января: тогда еще не было десятидневных праздников. В тот раз, с моей точки зрения, всё было сделано правильно, и больной стало лучше, но проверявшая нас страховая компания всё-таки расценила эту историю болезни как «дефектную» из-за несвоевременного перевода.