И всё-таки есть у большинства хирургов (не у всех!) этакий снисходительно-пренебрежительный взгляд на терапевта, вторгающегося вдруг в его область. Или это излишняя самоуверенность? Не знаю. Но я, проработав в нескольких больницах, по пальцам одной руки могу перечислить хирургов, которые бы, засомневавшись, по собственному почину пришли посмотреть больного ещё раз. Кстати, Николай Михайлович Нехай как раз из их числа, и случившаяся диагностическая ошибка, по моему мнению, объективная – сложность диагностики. Добрым словом помяну доцента Сотниченко Бориса Антоновича, который всегда разбирался с неясным больным досконально, хирурга-пульмонолога Ивохина Всеволода Евгеньевича, тоже отличавшегося не только «золотыми руками», но и неравнодушием. Из молодых – Юрия Михайловича Литвиненко, хирурга из той же бывшей БМСЧР.
Но вот про докторов из Надеждинской больницы при всём хорошем к ним отношении и благожелательности, о таком диагностическом «рвении», отношении к поставленному конкретно тобой диагнозу как к вопросу профессиональной чести, к сожалению, сказать не могу. Сделать краткую запись в истории болезни: «острой хирургической патологии на данный момент не нахожу» – обычное дело. Но раз тебя позвали на консультацию, из уважения к коллегам хотя бы опиши свой «хирургический статус», как это всегда делает терапевт! Ведь когда ты что-то описываешь своей рукой, ты невольно еще раз задумываешься, прокручивая в голове варианты.
Так, в одном только 2011 году хирургическая патология не была распознана в 4 случаях: кроме двух деструктивных панкреатитов, о которых я уже упоминала, не были диагностированы при госпитализации в ОРИТ 1 разрыв брюшной аорты и 1 тромбоз мезентериальных артерий. Объективные причины расхождения диагнозов были: кратковременность пребывания больных (до 1 суток), тяжесть состояния, не позволявшая сделать полноценное рентгенологическое обследование, а также госпитализация в нерабочее время, когда нельзя провести экстренную УЗИ диагностику. Но думаю, что субъективный компонент тоже присутствовал.
Документальные данные за все годы у меня сейчас отсутствуют, архив в настоящее время перенесён в Тавричанку и труднодоступен из-за отсутствия постоянного сотрудника. Но в моём «Анализе работы за 2000–2002 годы» приводится случай с больной А., 65 лет. Она была госпитализирована в терапевтическое отделение в связи с тяжелой анемией (НВ – 42 г/л) на фоне ИБС, кардиомегалии, ХСН IIБ стадии. Из-за тяжести состояния и неисправности аппарата сделать ФГДС не удалось. При появлении болей в животе, вначале острых, сменившихся тупыми, разлитого характера, была заподозрена острая хирургическая патология, которую хирурги, неоднократно осматривавшие больную, категорически отрицали. Диагноз прободения язвы ДПК, перитонита был поставлен терапевтами посмертно и подтвердился при патологоанатомическом исследовании.
Еще один момент, заслуживавший обсуждения – отношение терапевтов и хирургов к лапарацентезу при асците. Мы стараемся как можно реже прибегать к этой процедуре, помня об её осложнениях, и предпочитая как можно дольше ограничиваться диуретической терапией. Хирурги смотрят на эту манипуляцию проще и могут за один раз выпустить до 10 л жидкости.