- Как жаль, что дождь без разбору обдирает бутоны, - подумала я вслух. - Особенно те, что еще не распустились и не показали себя во всей красоте. Как жаль. - Тебя он не тронет, - я услышала голос, он принадлежал Кане. Она набросила на плечи накидку и вышла на веранду. - Госпожа была так добра ко мне вчера. Я никогда не получала подарков! Что, если я не оправдаю ее надежд? Что, если стихи мои будут отвратны, как и мой внешний образ? Мне не с кем поделиться этими переживаниями, Кана. А иначе все будут думать, что я слаба и совершенно не гожусь в придворные дамы. - Напрасная трата драгоценных часов сна, - Кана показательно зевнула, мне захотелось повторить за ней, но я с трудом сдержала позыв. - Сегодня праздник! Мы облачимся в лучшие одежды, выйдем к Первому проспекту и поглядим на танцевальное шествие, после мы отправимся в сад, рассядемся под ветвями эноки, и госпожа попросит одну из нас рассказать легенду. А вечером император устроит поэтический конкурс. С чего бы тебе не думать об этом? Или, хотя бы, о красоте предрассветного утра, о том, как капли дождя вплетаются в серое небо, о том, как прекрасны листья, особенно те, что прячутся глубоко в кроне дерева. На них едва ли попадает вода, собираясь в кристальные горошины. Это ли не красота дождя? Разве не за этим ты пришла во дворец? - Научиться слагать стихи и видеть прекрасное, - ответила я, хотя это было не обязательным. Кана согласилась. - Так и быть, - она подошла ко мне ближе и взяла меня за руку. - Я расскажу тебе, как понравится государыни в обход слухов и сплетен. Она поведала мне историю о госпоже Сэнъёдэн: «В царствование императора Мураками жила одна дама, близкая к государю. Когда она была еще юной девушкой, отец так наставлял ее: - Прежде всего упражняй свою руку в письме. Затем научись играть на семиструнной цитре так хорошо, чтобы никто не мог сравниться с тобой в этом искусстве. Но наипаче всего потрудись прилежно заучить на память все двадцать томов «Кокинсю»⁷. Однажды государь решился испытать ее: он избрал несколько томов «Кокинсю» и спрашивался, мол, кто сочинил песню, когда сочинил и по какому поводу. И какого же было его удивление слышать исключительно верный ответ! Побежденный император решился испытать ее вновь. Пришел он в покои госпожи Сэнъёдэн в День удаления от скверны, сел за церемониальной завесой и вновь расспрашивал о том, о сем. Очевидцы утверждали, что напряжение витало в воздухе долгие часы, каждый час слуги открывали ситоми, чтобы проветрить комнату; госпожа устала так, словно трудилась в поле. Дама осталась непобежденной». - Не зря она была столь близка к государю, - ответила я восхищенно. - Каких трудов ей стоило выучить двадцать томов «Кокинсю»! Невероятно вдохновляющая история. - Эти стихи нынче трудно достать. В прошлом столетии почти все сборники вывезли за рубеж из-за войны. Где они теперь сказать почти невозможно. А сохранившийся том может стоить целого состояния. Но есть и другой выход, - она заговорщески подмигнула мне. - Сборник Лиры Измиры. Выучи его и заработаешь благословение императорской четы. Там много стихов, никто при дворе не знает его от корки до корки. А ты точно сможешь. Я знаю, что говорю, точно знаю. Я улыбнулась и более не волновалась. Ближе к полудню небо очистилось от громоздких туч и засияло чистой голубизной. Солнце жарило исключительно сильно - трава и земля моментально просохли. Придворные дамы сбились в кучу, наблюдая за традиционным шествием танцовщиков в красивых одеждах. Те плясали дивно и утонченно, но с тем их движения до безобразия просты. Может, красота в простоте? - думала я. Простой слог милее слуху, простая внешность приятна глазу. Однако... Подаренное императрицей кимоно притягивало взгляды. Я никогда раньше не получала множество комплиментов от фрейлин, и каждый из них отличался оригинальностью слога. Несколько слов исходило и от чиновников: господин Гилдартс Клайв - Левый министр, навещал свою дочь - Кану; мы как раз беседовали о чудесных танцах, когда ее отец подошел к нам и изумился красотой моего наряда; вторым был господин Руэки: он вдохновился пурпурным шелком-сырцом и долго вспоминал последнюю нашу встречу, он сетовал на срочный отъезд господина Драгнила младшего в соседнюю префектуру, к отцу. - Я жду его возвращения с особым трепетом, - доложила я. - Он обещал мне сборник за свой перфоманс, а мне как раз приспичило перечитать пару стихов, так что его подарок был бы весьма кстати. - Он писал о вас в письме, моя дорогая. Оно пришло сегодня утром. И благо вы напомнили мне кое-что! - он махнул своему слуге рукой, и тот быстренько прошмыгнул меж людьми и отдал господину какой-то сверток. - Чуть не забыл! Он просил передать вам это. Мои щеки запылали. Благоговейно я приняла подарок и размотала его: в свертке лежали пергаменты, исписанные иероглифами. Запах туши еще не выветрился из них. Я просмотрела несколько листов и обомлела: эти стихи принадлежали Лире Измире, той самой гейше, собравшей самый яркие и трепетные слова в красивую форму. Конечно, настоящее издание в разы толще, я видела его у Мираджейн в резиденции канцлера, но и этих стихов мне хватило бы для начала. - Ухты! Должно быть господин Нацуми самостоятельно писал его для вас, это его почерк. Только он закручивает хвостики такой манерой, несмотря на доводы отца писать каллиграфично, - он рассмеялся. - Похоже, вы ему небезразличны. А он вам? - Признаюсь вам, господин - интересный мужчина, однако о любви и речи не идет. - Скрывайте, моя пташка, скрывайте. Вы такая смущенная душечка, так оставайтесь же ею и впредь. Заклинаю вас. Ближе к вечеру мы собрались в Северном саду, императорская чета восседала на постеленных циновках; золотые нити, вшитые в рисовые стебли, напоминали язычки пламени на солнце. Императорская свита и чиновники сидели на простых жестких циновках, трава пролазила под одежду и щекотала ноги. Одной даме подали цитру⁸. Ее руки коснулись натянутых струн, зазвучала музыка. Листья эноки шелестели аккомпанементом. Я прикрыла глаза и заслушалась чарующими мотивами. До чего хорошо. - Мираджейн, - к ней обратилась императрица. Расскажи нам легенду праздника Танабата. Будь добра. Струны перестали дребезжать. Я люблю эту историю всей душой, я знаю ее с раннего детства, а потому напишу в своих записках. Авось некто прочитает ее однажды и вдохновится также, как и я. Давным давно на берегу Небесной реки среди высокой зеленой травы «прядущая принцесса» Орихиме в белом одеянии пряла чудесные платья. Каждый день она приходила к реке с рассветом, и уходила, когда солнце опускалось за горизонт. Пряла она усердно, не поднимая глаз, не покладая рук, а потому не замечала юношу Хикобоси, «пасущего коров» на другом берегу. И все было чудесно, пока сердечная тоска не ворвалась в ее душу. Одежды получались хуже и хуже, а нити более не переливались в солнечных лучах. И был у девушки отец, царь небесный Тенко. Любил он дочь и ее таланты любил, одеждами хвастал да любовался, и посему устроил он встречу Орихиме и Хикобоси. Полюбили они друг друга чистой искренней любовью, сыграли свадьбу в короткие сроки и стали вместе жить. И не мог Хикобоси наглядеться на свою Орихиме, и она не могла оторвать свой взгляд от Хикобоси, и пряжа осталась брошенной на траве близ реки, и коровы разбрелись по свету. Разгневался Тенко на дочь свою, разгневался и на мужа ее да разделил их разными берегами Небесной реки. И вновь Орихиме пряла одежды, а Хикобоси пас коров, только души их страдали, глаза слезами умывались, а сердца кровью. Просила дочка вернуть ее к мужу, долго просила, долго молила, и Тенко, растроганный словами Орихиме, позволил им встретиться единственный раз в году - седьмого дня седьмого месяца, если будет она прячь одежды, а он пасти коров. Пришли они в назначенный день на края берегов, но