Я долго думала и решила именовать его «предательством».
Я услышала едва уловимый шорох. Будто мышка-полевка пробежалась по веранде и шмыгнула в траву. Я приподнялась на локтях и выглянула из-за ширмы. Створка сёдзи бесшумно сдвинулась в сторону - в проеме вырос мужской силуэт. Признаться, я знала, что он прибудет в одну из ближайших ночей, и вы догадались, я его ждала.
В два счета он оказался у моей постели и склонился у моей головы. Я чувствовала его взволнованное дыхание, слышала сердцебиение. То-то я знаю, чего он подошел так близко, но в ловушке его мне места нет. Скорее он угодит в мою, как маленький кролик или другая живность в точные силки опытного охотника. Я прикрыла глаза и сыграла роль: будто он пришел неожиданно и совершенно бестактно разбудил меня раньше, чем следовало бы вставать мёбу. Пусть будет так, ибо его расспросят: «ну что, ждала?»; и он скажет: «ждала».
Я недовольно шикнула на него, его сердце застучало еще быстрее. Этим человеком был молоденький слуга - мальчишка лет четырнадцати - он принес мне письмо. Служка уложил рядом со мной цветок фиалки с пергаментом вокруг зеленой ножки. Я томно потянулась, сделав вид, что залежалась из-за долгого сна в одной позе. Теперь его спросят: «ну что, ждала?», а служке прийдется сознаться, что девушка бессовестно спала и проснулась случайно. Господин Нацуми ни капли не расстроится, он знает, что это игра. Он возьмет лист пергамента, опустит кисточку в тушь и напишет еще одно письмо. Я точно знаю это. Он отправляет мне стихи раз в четыре дня с праздника Танабаты.
«Вешней ночи летучий сон.
Забыться бы дрёмой, приникнув
Головою к твоей руке!
Но нет, и такая малость
Моё имя погубит навеки»¹².
Написал он сейчас.
А я с седьмого дня седьмого месяца пробуждаюсь под утро и смиренно жду. Лишь изредка я позволяю себе проснуться в присутствии слуги, сонно тяну мальчишку за полы юкаты и полусогнутой рукой протягиваю ответное письмо. И сегодня был такой день. В ответном письме я написала:
«Долго ли будешь
Мне верен, не ведаю я,
Но спутались пряди
Чёрных волос моих...
Смута Такая на сердце утром»¹³.
«Мимо горы Оэяма
Вдоль долгой долины Икуно
Долго идёт письмо,
И я ещё не видала вас,
Ступени Небесной лестницы»¹⁴.
Пожалуй, да, пусть будет так. На этот раз я заготовила и третий стих, но разве могла я отправить его ему? Это казалось совсем невозможным. И я, дабы не утратить красивые и глубокие слова, отправила их императрице после пробуждения солнца.
«После наших встреч Такая на сердце смута! Как мог я знать, Когда всё едва начиналось, Что есть неподдельная боль?!»¹⁴
Императрица пригласила меня в свои покои около полудни. И ноги несли меня к моей государыни.
Восьмой месяц 792 года запомнился мне только этими двумя событиями: чаепитиями с Ее великолепием и осознанием того, что я нарушила обещание, данное матери. Я действительно влюблена».
Постскриптум:
«Здесь в столице, где нет тебя, Льется долгий дождь, не стихая...»
Ханна выписала на полях танку, присланную господином Нацуми в день Танабаты, зачеркнула некоторые слова и переписала ниже:
«В моих очах, что не видят тебя, Льется долгий дождь, не стихая...
Примечания:
стихи Суо-но Найси¹² стихи Тайкэнмонъин-но Хорикава¹³ стихи Хякунин иссю¹⁴
Дзюгоя-но-цукими
«Осень.
Желтый ковер опалых листьев. Величественные клены момидзи раскинули багровые руки-ветви над тропами императорского сада. И пожелтевшие гинкго, растущие на улицах Киото. И буки - желтые убранства горы Сираками вдоль реки Оирасэ. Мне нравится осень. Первая прохлада невольно навеивает мысли о доме: осень там всегда начиналась летом.
Любуясь статной природой в воздухе чувствуется аромат горелостей. Дворец «горит» в пламенных языках листьев, дворец утопает в охре, но пройдя на запад, и правда, чувствуется аромат костров - слуги сжигают гнилые листья и что прийдется еще, и черный дым вьется к чистому небу.