Выбрать главу

      - Хана, - Ее ве­лико­лепие об­ра­тилась ко мне, и я бла­говей­но гля­нула на го­суда­рыню. - Ты единс­твен­ная мё­бу с се­вера. Что ты ду­ма­ешь об осе­ни в Ки­ото? Рас­ска­жи нам.

      - Го­суда­рыня, - я вста­ла. - В пре­фек­ту­ре Хок­кай­до, от­ку­да я ро­дом, осень нас­ту­па­ет ле­том. Листья жел­те­ют ра­но, и пер­вый хо­лод­ный ве­тер вры­ва­ет­ся в при­от­кры­тые сёд­зи.

«Осен­ний вид не прив­ле­ка­ет взо­ра.

В го­рах сей­час не встре­тишь ни­кого

Цве­ты осы­пались...

И толь­ко листья кле­на

Как ночью зо­лотис­тая пар­ча»¹⁷.

      Про­цити­рова­ла я, и под одоб­ря­ющий ше­пот про­дол­жи­ла.

      - Мне труд­но срав­ни­вать осень в Ки­ото с осенью в Хок­кай­до. Мой дом ны­не здесь, но все для ме­ня еще в но­вин­ку. Од­на­ко кое-что я ус­пе­ла за­метить. Это оча­ровы­ва­ет ме­ня.

«Осен­няя лу­на

Сос­ну ри­су­ет тушью

На си­них не­бесах»¹⁸.

      - Чу­дес­но! - вос­клик­ну­ла Суэкко, яро ру­коп­леская. - Хана, ва­ши сти­хи так удач­но на­водят на мыс­ли о зав­траш­нем праз­дни­ке. Я тут же ощу­тила ве­чер­нюю прох­ла­ду на ве­ран­де и пол­ную лу­ну.

      - Это у Ханы ве­лико­леп­но по­луча­ет­ся, - под­твер­ди­ла им­пе­рат­ри­ца. - И я хо­чу ус­лы­шать ва­ши сти­хи и зав­тра на им­пе­ратор­ской ве­ран­де.

      - Сес­тра, вы и вправ­ду поз­во­лите? - Ее вы­сочес­тво кив­ну­ла в от­вет. - Как здо­рово! При­сядь­те же со мной, Хана, при­сядь­те. Я хо­чу поз­на­комить­ся с ва­ми чуть бли­же и уз­нать как мож­но боль­ше о жиз­ни на се­вере на­шей ве­лико­леп­ной стра­ны. Я ни­ког­да не бы­ла на се­вере! Рас­ска­жите мне из пер­вых уст!

      И с поз­во­ления го­суда­рыни я при­села око­ло Суэкко.

      Я впер­вые си­дела за од­ним сто­ликом с чи­нов­ны­ми же­нами. Да­мы пес­три­ли до­роги­ми уб­ранс­тва­ми с ин­те­рес­ны­ми сю­жета­ми на тка­нях, их ко­жа бы­ла бе­лее лу­ны, а при­чес­ки ис­кусны и слож­ны. Это вдох­новля­ло. Да­мы си­дев­шие ря­дом об­ма­хива­лись ве­ера­ми и слу­шали мой рас­сказ о жиз­ни в се­вер­ной пре­фек­ту­ре. Я по­веда­ла о бу­рых листь­ях, гро­моз­дивших­ся на де­ревь­ях, о си­лах оке­ана, сно­сив­ших приб­режные ла­чуги, и сне­гах, пок­ры­вав­ших зем­лю с один­надца­того ме­сяца го­да. И Суэкко, и дру­гие де­вуш­ки слу­шали ме­ня вни­матель­но, буд­то я от­кры­вала им но­вый див­ный мир, и мне бы­ло бе­зум­но при­ят­но.

      Дру­гие де­вуш­ки от­ста­вили свои чаш­ки и, об­ма­хива­ясь ве­ера­ми, выс­тро­ились ве­рени­цей к Ка­не. Она си­дела за це­ремо­ни­аль­ной шир­мой и при­нима­ла их по од­ной. Не­кото­рые чи­нов­ные же­ны вы­ходи­ли с улыб­ка­ми на ли­цах и ки­дались в объ­ятья друг друж­ки, иные те­ряли вся­кое оча­рова­ние, вы­пол­зая с уг­рю­мыми ли­цами. Они кук­си­лись и со­вер­шенно тя­жело под­держи­вали вся­кий раз­го­вор, пред­по­читая ти­хонь­ко пить чай. В по­ко­ях бы­ло шум­но и су­ет­ли­во. Служ­ки под­ли­вали го­рячий на­питок, кто-то про­сил при­нес­ти еще нем­но­го ри­совых дан­го и пе­ченой кар­тошки.

      - Хана, вы не прит­ро­нулись к еде, - уди­вилась млад­шая дочь кан­цле­ра. - Вы столь­ко бол­та­ли! Вы, на­вер­ное, не ус­пе­ли по­есть, я сов­сем за­гово­рила вас. Слу­га, слу­га! - она мах­ну­ла ру­кой. - Будь добр за­печен­ных каш­та­нов и дан­го сю­да.

      - И слад­ко­го кар­то­феля, по­жалуй­ста, - до­бави­ла я.

      - Вы лю­бите кар­то­фель? - по­ин­те­ресо­валась Суэкко.

      - Я не люб­лю рис, - мяг­ко от­ве­тила я.

      Воз­ле нас при­села стар­шая мё­бу Ми­ра. Она толь­ко что выш­ла из-за шир­мы в дур­ном нас­тро­ении. Она мол­ча­ливо пог­ля­дыва­ла на ме­ня, буд­то рас­смат­ри­вала мой об­раз, а я ощу­щала не­яс­ную тре­вогу. Мне бы­ло со­вер­шенно не­уют­но, я по­ежи­лась, од­на­ко мыс­ленно от­махну­лась, спи­сав все на ее ус­та­лость. На­конец пос­ледняя нез­на­комая де­вуш­ка по­кину­ла наш сто­лик и мы ос­та­лись си­деть втро­ем: я, Суэкко и Ми­ра.

      Че­рез не­боль­шой про­межу­ток вре­мени мё­бу по­весе­лела и да­же за­дала нес­коль­ко ин­те­рес­ных воп­ро­сов о сне­гах. Я от­ме­тила, что во­лосы ее бе­лы как снег, и что в Хок­кай­до ее бы при­няли за свою.

      Вдруг мы ус­лы­шали зву­ки гре­мящей по­суды, и наш сто­лик вздрог­нул, за­ходил хо­дуном. Это бы­ла Ка­на. Она выш­ла из-за це­ремо­ни­аль­но­го за­наве­са и, пос­пе­шив к нам, упа­ла без соз­на­ния. Под­нялся шум. Я пе­ред­ви­нулась бли­же и уло­жила ее тя­желую го­лову на ко­лени, и мы втро­ем на­вис­ли над ней, как на­виса­ют вет­ви ивы над ство­лом, и я вни­матель­но вгля­делась в чер­ты ее ли­ца, в на­деж­де уви­деть луч сол­нца. Ка­на бы­ла слов­но кук­ла: ни жи­вая, ни мер­твая. Ее при­чес­ка рас­пусти­лась, не­пос­лушные буй­ные куд­ри ос­во­боди­лись из-под над­зо­ра ки­тай­ских па­лочек с и­ерог­ли­фами; ее рес­ни­цы по­беле­ли, а гу­бы сли­лись с ко­жей - ли­цо прев­ра­тилось в без­ли­кую вос­ко­вую мас­ку. И я пот­ре­пала де­вуш­ку. Увы, она ос­та­лась без соз­на­ния.