Отталкиваюсь от двери, подхожу к стойке, хватаю свой портфель и направляюсь в кабинет, напряженно размышляя. Либо мы с Кейном были здесь не единственными в ту ночь, либо он нарушил наш обет молчания и рассказал кому-то об этом – кому-то, кто сейчас предает нас обоих, во что я не верю. Не потому, что я оцениваю преданность Кейна ко мне как непоколебимую, – он просто не настолько глуп, чтобы предоставить кому-то оружие, которое можно использовать против него. Возвращаюсь к варианту «А»: мы были не одни в ту ночь. И кто бы там еще ни был, этот человек до сих пор молчал. До того вечера, когда я вернулась в родные края. Почему? Что подвигло его подшутить надо мной именно сейчас, а не в любой момент в течение последних двух лет?
Добравшись до кабинета, взбегаю по ступенькам. Как только оказываюсь наверху, подхожу к столу, сажусь, достаю из сумки папку с делом и бросаю ее на стол. Вздохнув, кладу руки по обе стороны от папки, пока неготовая открыть ее. Повернувшись вместе с креслом влево, оказываюсь лицом к стене, украшенной лишь тремя белыми досками слева и массивной пробковой доской от пола до потолка справа. Все это не принадлежало моему отцу. Эти доски были и остаются моими, и когда я смотрю на них, некая часть моего сознания видит все те многочисленные дела, которые я когда-то обдумывала здесь. Вообще-то к тому времени, когда я начала работать в этом кабинете, на меня уже навесили ярлык «девушки-убийства» – шуточка, выданная по пьяни одним из моих коллег на вечеринке по случаю проводов кого-то на пенсию, которая прижилась. Суть в том, что почти каждое из дел, которыми я занималась в этом доме, начиналось с трупа. И многие из них я раскрыла только потому, что не сдавалась. Запиралась в этой комнате, которую стала называть своим Чистилищем, и безвылазно сидела там, пока не находила ключ к разгадке. Тянусь за своим значком, достаю фотографию, спрятанную в его кожаной обложке, и смотрю на саму себя с Кейном Мендесом. Переворачиваю ее и изучаю сделанные шариковой ручкой отметки – мой личный отсчет всех преступников, профили которых я составила и которых мои усилия помогли осудить. Таковых уже тридцать один. Тридцать один раз я доказала, что грехи моего прошлого, включая Кейна Мендеса, не определяют того, что я собой представляю.
Засовываю фотографию обратно в удостоверение, а затем встаю, подхожу к одной из белых досок, беру маркер с металлической полочки под ней и забираюсь на деревянный библиотечный табурет с тремя ступеньками. Сдернув колпачок, начинаю писать имена убийц, которых я помогла довести до суда. На десятом имени останавливаюсь и смотрю на список, представляя жертв всех этих нелюдей и сознавая, какой кровавой стала вся моя жизнь. И почему же? Пишу свой ответ огромными буквами: ПОТОМУ ЧТО Я – ДЕВУШКА-УБИЙСТВО.
Глава 6
Мне не нравится прозвище Девушка-убийство. По большому счету, оно просто отвратительное, но, стоя здесь и глядя сейчас на него, написанное моим неряшливым почерком на белой доске, я не ощущаю никакого отвращения. Вообще-то, в отличие от этого места, этот титул мне подходит. Раздраженная этим заключением, откладываю маркер, спускаюсь с низенькой приступки и подхожу к своему столу. Усевшись за него, поворачиваюсь и снова смотрю на собственноручно написанные слова: ПОТОМУ ЧТО Я – ДЕВУШКА-УБИЙСТВО. Девушка, блин, убийство… Мои руки на обтянутых джинсами коленях сжимаются в кулаки, напряжение сковывает плечи. В самую точку. Это я. Это верно, даже если я ошибаюсь.
Во всем виноваты мои родители.
Конечно, это звучит банально, но в моем случае это действительно так. Они заставили меня пойти на курсы актерского мастерства, чтобы пробудить во мне желание быть в центре внимания. Они хотели, чтобы я изучала и понимала различных вымышленных персонажей. Проникала в их мысли. Я действительно этому научилась. Я хорошо знаю убийц, на которых охочусь. Слишком хорошо. Родителям я никогда бы этого не сказала. Они бы этого не вынесли. И Рич этого не вынес бы, вот почему я и должна была уже сказать ему. А Кейн… Ну, Кейн бы понял, и это делает его опасным. Очень, очень опасным. Смерть просто становится мной. Вообще-то некоторые могут сказать, что я настолько испорчена, что справляюсь со смертью лучше, чем с жизнью. И хотя смерть привлекает меня, моя собственная смерть меня ничуть не привлекает. В смысле, когда же автор этой записки – которого я, пожалуй, назову «Стивен Кинг-младший» за его (или ее) жутковатое использование обыденных слов – перейдет от желания довести меня до белого каления к стремлению похоронить меня и избавиться от меня? Может, завтра утром, когда я еще буду здесь? А я ведь никуда не денусь, пока не закончу работу, ради которой меня сюда отправили. И я не настолько глупа, чтобы оставить Младшего в покое и ожидать такой же милости взамен. А это значит, что мне нужно сосредоточиться на поимке убийцы и Кинга-младшего, пока тот не поймал меня. И при сегодняшних хреновых обстоятельствах мне понадобится кое-какая поддержка, которая позволит мне сосредоточиться.