Сажусь на кровать, и в кармане у меня блямкает телефон. На сей раз это точно Рич, думаю я, хватая его. Но высвечивается номер Кейна, а его текстовое сообщение гласит: Красивое украшение для газона, говоришь?
Замечаю, что губы у меня невольно кривятся в усмешке, поскольку суть в том, что Кейн – единственный человек на этой планете, который по-настоящему улавливает смысл моих брошенных с ходу подколок. Хотя, я думаю, он это знает. Я думаю, этим Кейн напоминает мне, насколько хорошо он понимает меня, а я понимаю его. А вот чего он не понимает, так это того, что я уже знаю это и что мне это не нравится. Набираю ответ: Красивое украшение для газона – это лучше, чем уродливое. Тебя беспокоит, что ты – лицо, представляющее оперативный интерес?
Кейн: Ничуть не беспокоит.
Откидываюсь на матрас и отвечаю: А зря.
Тут телефон начинает звонить, и, конечно же, это он. Я не отвечаю, и после нескольких звонков получаю его следующее сообщение: Чего ты боишься?
Себя… Его…
Печатаю: Спокойной ночи, Кейн.
Он отвечает: Спокойной ночи, Лайла, и, клянусь, я почти слышу, как он произносит мое имя тем глубоким, знойным баритоном, который всегда заставляет меня чувствовать себя единственной женщиной на всем белом свете. Хотя, с другой стороны, он вообще мастер в том, чтобы заставить тебя ощутить себя центром вселенной. Интересно, не такое ли чувство Саманта пытается вызвать у моего брата? И не это ли чувство Джек-потрошитель вызывал у своих жертв?
Ставлю будильник на телефоне, чтобы поспать ровно четыре часа, а поскольку одиннадцать – мое счастливое число, добавляю еще одиннадцать минут. Кто откажется от дополнительных одиннадцати минут сна? В итоге я встану прямо на рассвете – идеальное время, чтобы вымыть дверь во внутренний дворик. Кладу телефон на живот, а руку на Куджо, прежде чем закрыть глаза. Сон начинает овладевать мной на удивление быстро, но мой разум работает, даже когда дремота уже держит меня в плену.
Я сижу на диване, неукротимо дрожа всем телом, и это меня чертовски бесит. Дрожь – это для мягких, избалованных барышень, которые начали планировать свой путь к богатому замужеству, едва только научившись ходить и говорить. Девочек, с которыми я ходила в школу. Девочек, с которыми, как хотел мой отец, мне следовало подружиться и стать такими же, как они. Я даже не знаю, почему дрожу. Я не боюсь. Я ничего не чувствую. Абсолютно ничего. Я заглядываю глубоко внутрь себя и пытаюсь отыскать хоть какие-то эмоции, но там просто черная дыра тьмы, которая, как мне кажется, что-то значит, но мне вроде как совершенно до лампочки, что именно.
Звук шагов привлекает мое внимание к открытой раздвижной стеклянной двери, и я вскакиваю на ноги. Мгновение спустя в комнату входит Кейн. Его галстук ослаблен, белая рубашка испачкана красным – кровью, и у меня пересыхает в горле. В груди закручивается тугой узел – там, где должны существовать те эмоции, которых я не испытываю. Кейн, конечно, не выказывает ни малейших признаков того, что его промокшая одежда или события, которые привели к этой ситуации, хоть как-то повлияли на него – он все такой же хладнокровный и собранный, как и всегда, но разве я и сама не хладнокровна и не собранна? Я ведь не плачу. Не бьюсь в истерике. Я просто – о да! – дрожу до такой степени, что кажется, будто у меня сейчас подкосятся колени.
Кейн, похоже, тоже это замечает. Его взгляд резко опускается к моим ногам, задержавшись там на несколько мгновений, прежде чем пройтись по всему моему телу, а затем возвращается к коленям, где останавливается еще раз. Хотя выражение его лица не меняется, но черты его словно заострились, челюсть едва уловимо напряжена – в унисон с обострением его энергии. И поскольку я мастер вызывать в нем подобную реакцию, я знаю, как это назвать: гнев. Жесткий, едкий гнев, который всегда контролируется, всегда сдерживается, но всегда ощутим, словно жесткий, точно нацеленный удар. И сейчас этот удар нацелен на меня. Я слишком часто просто-таки напрашиваюсь на это, и, думаю, это ему даже нравится, потому что… Ну, потому что мы просто два упертых человека, которые становятся еще более упертыми под влиянием момента.
Но сейчас мне это не нравится. Я этого не понимаю. Или, может, понимаю. Или нет. Господи… Сама не знаю, что понимаю, кроме того, что вся кожа у меня горит под его пристальным взглядом. В ответ я опускаю глаза, и хотя я до сих пор не просеку, почему он злится, но теперь знаю, почему так дрожу. Я голая и вся в крови.
Внезапно я вновь мысленно оказываюсь на пляже – смотрю, как вода превращается в кровь, и по причинам, которые не могу объяснить, я больше не дрожу…