Наполеон, сыграв свою роль в военном спектакле и забыв о недолгой опасности, которой он подвергался, послал адъютанта спросить, в каком корпусе состоят эти две сотни храбрецов; адъютант сообщил их ответ:
— В девятом, сир, и все они из Парижа.
— Передайте им, что все они храбрецы, что каждый из них заслуживает крест Почетного легиона и что им выделяется десять наград, которые они сами распределят между собой.
Это сообщение было встречено возгласами: «Да здравствует император!»
Но все происшедшее выглядело всего лишь игрой на фоне начавшегося настоящего сражения; дивизия Брусье построилась в двойные полковые каре и под прикрытием артиллерии двинулась прямо на врага, в то время как итальянская армия, три дивизии графа Лобау и кавалерия Мюрата нанесли удар по главной дороге и лесу, о который опирался левый фланг русских. Через два часа все выдвинутые вперед позиции противника были в наших руках, а сам он отступил на другой берег Лучесы; все следовали примеру двухсот стрелков и старались действовать наилучшим образом, особенно Мюрат, которому хотелось загладить недавний промах, так что он буквально творил чудеса.
Настал полдень, и, казалось, времени для возобновления сражения было более чем достаточно; но, без сомнения, Наполеон предвидел, что в этом случае русские, напуганные своим первым поражением, дадут нам позабавиться с арьергардом, а сами опять начнут отход; он предпочел выглядеть нерешительным, чтобы казаться менее опасным. А потому он приказал прекратить атаку, спокойно проехал по передовой линии, призвал каждого готовиться к завтрашней битве и в окружении стрелков отправился завтракать на высоту, на которой в трех шагах от него ядром ранило солдата.
В течение дня к намеченному месту встречи один за другим прибывали армейские корпуса.
Вечером Наполеон отпустил Мюрата со словами:
— Завтра в пять утра взойдет солнце Аустерлица.
Мюрат покачал головой в знак сомнения и велел разбить себе палатку на берегу Лучесы на расстоянии половины выстрела от вражеских аванпостов.
Наполеон не ошибся: Барклай де Толли намеревался удерживать и оборонять подступы к Смоленску, где у него была намечена встреча с силами Багратиона и куда тот с минуты на минуту должен был прибыть; но в одиннадцать часов вечера русский генерал узнал, что Багратион разбит под Могилевом и отброшен за Днепр; поскольку все коммуникации оказались перерезаны, он вынужден был самостоятельно направляться в Смоленск и там ожидать приказов главнокомандующего.
В полночь Барклай де Толли распорядился об отступлении, которое прошло в столь образцовом порядке и до такой степени тихо, что даже сам Мюрат не заметил ни малейшего передвижения войск; и в самом деле, поскольку костры, разожженные на ночь, продолжали гореть, вся армия полагала, что возле них еще находятся русские. На рассвете Наполеон проснулся и вышел на порог своей палатки: там, где накануне находилось семьдесят тысяч человек, было тихо и пустынно; русские опять выскользнули у него из рук.
Наполеон не мог поверить в это отступление — так велико было его желание, чтобы противник оставался на месте, — и отдал распоряжение армии двигаться вперед лишь при наличии сильного авангарда и тщательной разведки на флангах, до такой степени он опасался какого-нибудь подвоха, но вскоре ему пришлось смириться с реальностью: он оказался посреди бывшего лагеря Барклая, а от русской армии там оставался лишь один солдат, обнаруженный спящим под кустом.
Через два часа войска вступили в Витебск: Витебск оказался пуст, и, за исключением нескольких евреев, никого из жителей не было видно. Наполеон, который никак не мог поверить в это бесконечное отступление противника, велел поставить свою палатку во дворе замка, чтобы показать, что это всего лишь кратковременная остановка. Было направлено два рекогносцировочных отряда: один вверх по течению Двины, другой для тщательной разведки дороги на Смоленск: и тот и другой вернулись, не встретив никого, кроме нескольких разрозненных казаков, которые тотчас же рассеялись при их приближении; однако семьдесят тысяч человек, накануне располагавшихся на глазах у нашей армии, исчезли как призраки, не оставив никаких следов.
В Витебске Наполеону доложили в высшей степени неутешительные новости: согласно докладу Бертье, шестая часть армии была поражена дизентерией; Бельяр же, в ответ на соответствующий запрос, сообщил, что еще шесть дней такого марша — и у армии более не будет кавалерии. И тогда Наполеон из окон дворца осмотрел местоположение города, столь чудесно защищенного самой природой, что инженерам с их искусством почти ничего не нужно было делать для его обороны. В голове императора стали возникать разнообразные идеи: до Франции шестьсот льё, Литва завоевана, надо наводить в ней порядок; сам он победитель, если не людей, то расстояний; поэтому ему позволительно остановиться здесь и дождаться ранней и суровой русской зимы. Витебск будет отличнейшим центром расквартирования армии; Двина и Днепр станут естественным рубежом французов; осадную артиллерию можно будет отправить под Ригу и туда же переместить левое крыло армии; Витебск, которому природа даровала леса, а он, Наполеон, даст крепостные стены, послужит центральным укрепленным лагерем; правое крыло протянется до Бобруйска, который предстоит взять, а по всей линии фронта будут сооружены блокгаузы.