Год назад я ещё чувствовала себя чужой в этом городе, вечной туристкой, бесприютной странницей, и пыталась хоть как–то пустить ростки в местную почву — облюбовывала кафешки, где, смешавшись со студентами и туристами, пила невкусный кофе, покупала ненужную мелочь в дешёвых магазинах и с видом знатока шлялась в дорогих, обживала скверы, устраиваясь на лавочках с книгами в руках. Ничего не помогало. Персонажи города были для меня лишь картонными силуэтами, досадными помехами на пути. Не связанная ни с чьими воспоминаниями, я напрасно искала среди жизнерадостных лиц грустные, полустёршиеся тени прошлого.
Mного чего изменилось c тех пор как, поборов страх и стыд, я впервые выставила на улице стол, выложила на него несколько акварей, прижала их камешком, чтобы не улетели от порыва ветра, и притворилась, что всё это не моё, готовая мгновенно сорваться с места и убежать, раствориться в толпе.
Самое главное, что изменилась я сама и не похожу больше на трепетную лань, прядущую ушами и приседающую от страха, вынюхивающую опасность и готовую к бегству. Вооружённая жестоким опытом выживания в Америке, негласной поддержкой коллег–художников и закалённая жизнью на улице, я приобрела несмываемую улыбку, ныркий, мгновенно просчитывающий ситуацию взгляд и устойчивую цепкую походку моряка — ноги на ширине плеч, руки полусогнуты, локти чуть расставлены в стороны.
Город Нью — Йорк — загадочный, величественный, никогда не спящий, многоликий и переливчатый, со всеми его потрохами от дворцов до трущоб, стал родным. В нём появилась экологическая ниша для меня, белорусской эмигрантки, своё унавоженное, утоптанное и принюханное местечко на Вест Бродвей, напротив магазина «Французский взгляд», у неизвестной породы деревца, обнесeнного железной решёткой.
Этот пятачок земли размером два на три метра, который не раз приходилось отвоёвывать и защищать от злобной, впоследствии ослепшей и только потому прекратившей третировать художников старухи, вредной домовладелицы и просто прохожих, среди которых попадаются хулиганы и сумасшедшие, стал моим домом, мастерской, открытой галереей. На решётку дерева я вешаю холсты, видные издалека и служащие приманкой. Вдоль тротуара ставлю стол, раскладываю на нём акварель и графику. Сама же, утрамбовавшись в низкое тряпичное креслице, отгораживаюсь от текущей по тротуару толпой столом, а от проезжей части — запаркованной чужой машиной.
Напротив, через дорогу, находится вычурный и дорогой итальянский ресторан. За вынесенными на тротуар накрытыми белыми скатертями столами, сидят красивые, беззаботные люди, которые никуда не торопятся. Они медленно смакуют коктейли, нехотя ковыряются в салатах. До меня долетают запахи жареных креветок и мяса. Безумно хочется выпить белого вина. Мне кажется, что я вижу, как покрываются влагой тонкие стенки бокала, чувствую холодок и кисловато–пряный аромат, идущий от охлаждённой амброзии. Увы, pаспитие спиртных напитков на улицах карается законом. Как–то раз, таясь и пугаясь толпы, хлебнула вина из тщательно замаскированной бутылки, но удовольствия не получила, запретный плод оказался не сладок. Трусливая торопливость привнесла душок стыда за алкогольные замашки бездомного, каковой себя вдруг, на мгновение, почувствовала. Глотаю из бутылки тёплую,
с привкусом пластика, воду. За моей спиной расположился высокий длинноволосый китаец, отец которого знает русский язык и привил сыну уважение к культуре бледнолицых. Иногда, чтобы размяться, мы ходим друг к другу в гости, беседуем о китайской культурной революции и о русских художниках. Дэви, к примеру, хорошо знаком с творчеством Шишкина и Айвазовского.
Впереди — другой китаец, демонстративно не вступающий с коллегами в контакт. Он продаёт акварельные пейзажи с изображёнными на них озёрами и берёзовыми рощами. Как–то, не выдержав, я попыталась выведать у него места вдохновения, поразительно напоминающие пейзажи среднерусской полосы.
«Йе-е, Раша, Байкал», — был ответ. Больше я ничего не смогла у него выпытать: художник впал в кому. Как ни посмотрю на него, он или читает газету, или ест лапшу из пластикового стакана, или выжидательно топчется за спинами покупателей — продажа берёзок идёт бойко.