Водитель автомашины показал, что видел, как муж Кварацхелия, вернувшись с базара, передавал ей всю выручку.
Я возбудил уголовное дело и взял Кварацхелия под стражу. Дело казалось простым, и я рассчитывал закончить его быстро.
Но уже в начале следующего рабочего дня мне позвонил прокурор Абхазской республики Алшунба. Надо сказать, что отношения с ним у меня сложились вполне доверительные, по всем вопросам он неизменно меня поддерживал.
Алшунба встретил меня приветливо, но на его лице я уловил какую-то озабоченность.
Когда мы с ним уединились в его кабинете, Алшунба, после ничего не значащих слов, вдруг спросил:
- Это правда, то вы посадили Кварацхелия?
- Совершенно верно, - удивленно подтвердил я.
- Об этом надо было вначале переговорить со мной!
- Соответствующее решение о ней я вполне мог принять и сам, - возразил я.
- Я пригласил вас с единственной целью: уговорить прекратить дело и Кварацхелия немедленно освободить!
Такое предложение меня поразило.
- Чем обязан таким к ней участием? - удивился я.
Алшунба с чувством произнес:
- Эта женщина у нас в Сухуми слишком известна и пользуется всеобщим уважением.
Я рассказал Алшунбе, по какой причине я возбудил уголовное дело.
Алшунба меня выслушал, а затем произнес:
- А вы знаете, что ее муж человек психически больной и вполне мог ее подвести? Она теперь готова все взять на себя, но надолго ли?
Я пообещал проверить эту информацию, и мы расстались.
Оказалось, что Алшунба прав: муж Кварацхелия был ненормальным, но в психиатрической больнице не лечился, на учете в поликлинике не состоял.
В тот же день мне позвонил еще один высокопоставленный работник Наркомата внутренних дел Абхазии генерал-майор Чичуа. То был человек с повышенным самомнением и уверенностью в том, что для окружающих он непререкаемый авторитет. Я с ним общался лишь в интересах службы. При этом всякий раз он пытался разговаривать со мной в покровитель ственном тоне, как бы подчеркивая свое генеральское превосходство над моим весьма скромным званием капитана юстиции.
На этот раз в голосе Чичуа я уловил совершенно не свойственные ему заискивающие нотки:
- Уважаемый Сергей Михайлович, ты не мог бы сейчас ко мне приехать в управление? Очень прошу тебя это сделать!
Чичуа встретил меня в коридоре и в знак уважения довел до своего просторного кабинета, предупредительно вместе со мной подсел к журнальному столику. Я буквально терялся в догадках и вдруг услышал от него слова, сказанные с солдатской прямотой:
- Знаю, что ты арестовал нашу Кварацхелия. Освободи ее!
- А вам не кажется, что вы вышли за общепринятые рамки и вторгаетесь в мою деятельность?
Сдерживая раздражение, Чичуа ответил:
- Мне виднее, что нужно сделать, а ты здесь человек временный. Твоих действий здесь никто не поймет. Я лично ее знаю уже много лет и готов за нее поручиться.
Было над чем призадуматься.
- Я подумаю. Постараюсь что-то предпринять.- Я не хотел с ним ссориться.
- Вот и хорошо! - подытожил Чичуа, и мы разошлись.
А к вечеру меня неожиданно вызвал для разговора по ВЧ военный прокурор Закавказского фронта полковник юстиции Панфиленко.
- Что это вы своевольничаете? Немедленно освободите Кварацхелия! начал он.
- Ваши слова я воспринял только как пожелание. Готов все сделать, но только по вашему письменному приказу. - Я решил не сдаваться и упрямо добавил: - Считаю, что Кварацхелия я арестовал правильно.
Ночью над Сухуми появился немецкий самолет, сбросивший несколько небольших бомб, к счастью не причинивших никакого вреда. Утренний поезд из Тбилиси прибыл вовремя, и с ним ко мне - нарочный от Павленко. Он вручил мне его приказ немедленно освободить Кварацхелия, что я и был вынужден исполнить. Она не проявила удивления и поспешила домой.
Все разъяснилось просто. Оказывается, Этери Кварацхелия была сводной сестрой самого Лаврентия Павловича Берия, члена Политбюро КПСС.
Кварацхелия был первым мужем его матери. Он умер и ей оставил от первого брака старшего сына и дочь.
Все это поведал мне заместитель прокурора Абхазии Меладзе. Он же предупредил меня, что, если Берия узнает о том, что его сестра была арестована, мне не на что будет надеяться. Но мне сказочно повезло. Судя по всему, до него это не дошло.
Счастливое самоубийство
За время моей работы в Абхазии было еще одно прелюбопытнейшее дело, возникшее в сухумском военном гарнизоне. Поводом к его возникновению послужило хамское отношение к подчиненным старшего офицера, наделенного властью и усвоившего привычку распекать их по любому поводу.
Осенью 1944 года в часть поступило новое офицерское обмундирование из стран-союзниц - Америки и Англии. Оно отличалось улучшенным качеством и по строгому приказу командования распределялось только среди офицеров действующей армии.
Получила его и Отдельная стрелковая бригада, которая располагалась по побережью Черного моря до Новороссийска, где еще не утихали бои. Как прокурор сухумского гарнизона эту стрелковую бригаду обслуживал я. Этим и объясняется то, что я лично знал многих военнослужащих, а среди них и старшину Зураба Твилдиани, свана по национальности, служившего в автороте на офицерской должности.
Когда стали распределять обмундирование, возник вопрос о Твилдиани: ведь он был старшиной, хотя и на офицерской должности. И командир автороты разрешил один комплект выдать Твилдиани. Тем более что все знали о представлении его к званию "младший лейтенант".
Твилдиани принятому решению был рад.
Как раз в это время прибыл вновь назначенный начальник штаба бригады, полковник Смирнов. Человек уже в возрасте, призванный из запаса, невысокого роста, сутулый, с заметным брюшком, он с первого своего появления в Сухуми сразу проявил себя как человек с неуживчивым характером.
Скорее всего, засидевшись в тылу, он был одержим жаждой деятельности и стремился к тому, чтобы всем доказать свое стремление навести всюду должный порядок.
Начал полковник с того, то накричал на одного из своих помощников, усмотрев в его действиях недостаточную расторопность. Потом строго отчитал оперативного дежурного по штабу, долго разговаривавшего с кем-то по телефону, даже не потрудившись выяснить, кто звонил и по какому поводу. Досталось и коменданту штаба, которого не оказалось на месте, когда Смирнов позвонил ему.
Вот на такого начальника штаба и суждено было нарваться старшине Твилдиани.
Твилдиани приехал в штаб с каким-то поручением, но не успел сделать и нескольких шагов, как встретил полковника Смирнова. Тот сразу об ратил внимание на офицерское обмундирование старшины и, ни в чем не разобравшись, заорал:
- Это еще что за явление?! Как ты позволил себе расхаживать в неположенном тебе обмундировании? Наглец! Я за это тебя живо проучу!
Твилдиани попытался ему что-то объяснить, но Смирнов продолжал кричать:
- Где комендант, немедленно переодеть его и поместить на гауптвахту, чтобы и другим неповадно было!
Затем, уже обращаясь к Твилдиани, заявил:
- Я долго церемониться с тобой не стану!
Те, кто это слышал, ничуть не сомневались, что хамское обращение может взбесить гордого свана. А Смирнов не унимался и даже дал волю рукам: вцепился старшине в плечо и подтолкнул к подбегавшему коменданту штаба.
И тут произошло неожиданное. Твилдиани потянулся к кобуре и выхватил наган.
Перепуганный насмерть, Смирнов укрылся за спину коменданта, а затем трусливо побежал в штаб.
А старшина Твилдиани поднес наган к своему виску и выстрелил. Остальное произошло как на экране в кино. Во двор штаба стремительно влетел "газик", с которым старшина, как видно, прибыл в штаб, бездыханное его тело солдатики подняли и быстро увезли в ближайший госпиталь в поселке Гульрипш.