- Ваш приказ он выполнил? - поинтересовался я.
- К великому сожалению, нет. Он по собственной инициативе всю икру роздал офицерам, которые принимали с нами участие в тех учениях. За это я его строго наказал и теперь у меня другой адъютант.
Рассказав мне об этом, маршал Савицкий, скорее всего, посчитал, что наша беседа закончилась. Однако я извлек из портфеля чистый бланк протокола допроса свидетеля, разложил его справа от маршала на приставном столике, заполнил первую строку протокола и в графе "фамилия, имя и отчество свидетеля" указал: Савицкий Евгений Яковлевич. После этого, записав и другие биографические данные маршала, дал ему расписаться под строкой "Предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний".
Глаза Савицкого расширились, лицо покраснело.
- Собираетесь меня допрашивать?
Я подтвердил.
- Вы, наверное, сошли с ума!
Но я молча продолжил начатое дело.
Маршал, еле сдерживая негодование, строго спросил:
- Как позвонить Главному военному прокурору?
- Он в отпуске, - спокойно ответил я.
- Кто его заменяет? - В голосе Савицкого прозвучали командные нотки.
- Генерал-лейтенант юстиции Полев Александр Николаевич.
- Какой у него номер "кремлевки"?
Я назвал.
Савицкий тут же набрал номер и, когда на другом конце провода поднял трубку наш оперативный дежурный, властно распорядился:
- Свяжите меня с Александром Николаевичем!
- Генерал Полев только что уехал на совещание в Министерство обороны.
- Черт бы его побрал! - в сердцах процедил маршал.
В это время в кабинете появился молодой генерал.
Я прекрасно знал, что в кабинет командующего без предварительного доклада мог свободно зайти только начальник штаба. Но этот генерал явно не был им. Маршал, разъярившись, рявкнул:
- Вас никто не звал! Пшел отсюда!
Ошарашенный генерал попятился и через еще не успевшую закрыться за ним дверь вывалился в приемную.
Зрелище было ужасное. Я прекрасно понимал, что маршал разбушевался в том числе и оттого, то я начал его допрашивать. Желая как-то погасить инцидент, я примирительно сказал:
- Товарищ маршал, Евгений Яковлевич! Зачем так расстраиваться? Предлагаю разобраться во всем спокойно.
Поколебавшись, Савицкий произнес:
- Будь по-вашему.
- Ведь я к вам приехал не из праздного любопытства, а по конкретному уголовному делу. Правильно?
- Согласен.
- Вы понимаете, что моя наипервейшая обязанность - проверить показания Рабиновича, обвиняемого в хищениях государственного имущества.
- Я понимаю.
- И мы с вами во всем разобрались?
- Выходит, что так. - Маршал стал успокаиваться.
- Нам, значит, остается теперь лишь одно: отразить нашу беседу на бумаге в форме протокола допроса свидетеля.
- Меня могут вызвать для дачи показаний в суд?
- Исключено! - успокоил его я. - Для этого никаких предпосылок нет.
Савицкий помолчал, взял ручку и все безоговорочно подписал.
Так закончился мой визит к Савицкому. Я спрятал бумаги в портфель и поспешил откланяться - мне еще предстояло допросить бывшего адъютанта маршала.
Инцидент в Польше
В ночь на 19 января 1969 года в Польше, в районе деревни Вулька Добрянска Люблинского воеводства, вооруженный наряд советских военнослужащих в составе младшего сержанта Рычкова и рядового Маркова, проходивших службу на территории ПНР, в ночное время, как обычно, совершали обход линий нашей правительственной связи.
Двигались они вдоль шоссейной дороги Тересполь-Бялы Подлясек, стараясь не привлекать постороннего внимания и изредка подсвечивая себе карманными фонариками. С наступлением темноты это шоссе становилось безлюдным. И вдруг привычную тишину нарушил непонятный удар, сопровождаемый то ли выкриками, то ли бранью.
Рычков и Марков подумали, что произошла какая-то авария, и бросились на шум.
Оказалось, три поляка в сильном опьянении, на тяжелом мотоцикле с коляской, рухнули с дороги в кювет. К счастью, поляки не пострадали и были лишь напуганы. Рычков с Марковым оказали им посильную помощь и общими усилиями вытащили мотоцикл на дорогу. Поляки отъехали сравнительно недалеко: было слышно, как мотор заглох. И вдруг с их стороны раздались пистолетные выстрелы. Пули пролетели почти над головами наших солдат.
Полагая, что это не случайность, Рычков и Марков открыли ответный автоматный огонь. Вскоре прибыла подмога. Поляков окружили, обезоружили и задержали: двое оказались польскими полицейскими с личным оружием, третий гражданский человек - Станислав Варан.
Все трое в перестрелке были ранены, и их срочно доставили в больницу. А дальше произошло непредвиденное. Оба полицейских заявили, будто были ранены не в перестрелке, что солдаты, издеваясь, нанесли им штыковые удары.
Заключение врачей больницы подтверждало: на теле полицейский Матеюка и Лешека имелись ранения, вероятно нанесенные штыками.
Возмущению местных жителей не было предела.
С 20 по 31 января 1959 года органами польской милиции и прокуратуры по этому поводу велось следствие. В результате появилась нота протеста за подписью Гомулки, где поведение советских солдат приравнивалось к злодеяниям фашистов во время войны.
Для выяснения обстоятельств дела я, как старший следователь Главной военной прокуратуры, выехал в Польшу.
Прежде всего в штабе Центральной группы советских войск, расквартированных в Польше, я выяснил, что военнослужащие граненых штыков к винтовкам не имели. Это я закрепил соответствующими справками от интендантства. Кроме того, я настоял на допросе польских полицейских, к тому времени переведенных в Варшавский военный госпиталь.
Матеюк и Лешек, как и следовало ожидать, первоначально повели себя крайне дерзко, утверждая, будто советские солдаты кололи их штыками. Однако после того, как им начали задавать контрольные вопросы, стали столь явно путаться, что это не укрылось и от представителей польской прокуратуры. Представитель польской прокуратуры, владевший русским языком, даже не удержался от реплики:
- Какая-то чушь на постном масле!
Оставалось не опровергнутым заключение врачей, и из Москвы срочно вылетел опытный судебный врач, доктор медицинских наук, подполковник медицинской службы Кустанович. Он начал с того, что тщательным образом ознакомился с характером ранений на теле полицейских, потребовав сделать с них рентгеновские микроснимки, которые и выявили наличие в раневых каналах мельчайших частиц какого-то постороннего вещества.
Показания рентгеноснимков продублировал и электромагнит. Эти извлеченные частицы оказались следами металлических осколков от оболочек пуль, которые первоначально попали в мотоцикл, а затем - рикошетом - в потерпевших. С этим согласились все, в том числе и врачи Бяла Подляска, которые отказались от своего первоначального заключения.
С этого момента продолжать дальнейшее расследование не было смысла. Тем не менее я выехал из Варшавы в Легница, где находился штаб Центральной группы наших войск, и там обо всем доложил командующему этой группой генерал-полковнику Хетагурову Георгию Ивановичу.
Следующий день - 23 февраля 1959 года - торжественно отмечался. В помещение советского посольства съехались наши и польские генералы, старшие офицеры и представители военных предприятий и фирм. Длинный стол ломился от обилия спиртного: коньяк, водка, марочные вина и шампанское. Стоя возле этого стола присутствовавшие обменивались рукопожатиями, переговаривались, негромко произносили тосты, приходившие на ум, чокались и выпивали, с аппетитом закусывали. В общем, все себя вели свободно, весело и непринужденно. Потом я заметил в толпе гостей генералов и офицеров западных стран, очевидно представителей атташата своих посольств, аккредитованных в Польше.
Вплотную к нашему общему столу, в самом его конце, было еще т-образно приставлено несколько столов за которыми вместе со своими женами разместились самые почетные лица: наш посол, его военный атташе, министр обороны Польши, командующий Центральной группой советских войск и еще кто-то. За их спинами суетились официанты.