Обедали мы в небольшом ресторанчике у подножия крепости, куда нас привел тот же мистер Маккалистер. Присоединившись к нашей троице, он сказал, что раз мы так интересуемся Шотландией, то, наверное, не откажемся попробовать истинно шотландскую пищу.
Мы с восторгом согласились, а глядя на нас, потом то же самое заказали и другие.
Мистер Маккалистер подозвал мужчину-официанта, на котором тоже красовался килт, и попросил принести на первое скоч-брос и на второе хагис - густую похлебку из разных овощей с мясом и нечто похожее на баклажан, а на самом деле представлявшее собой овечий желудок, нафаршированный острой смесью с преобладанием печенки. Оба блюда мне очень понравились, и Вовке тоже, о чем мы и сообщили мистеру Маккалистеру.
- Рад это слышать, - сказал он. - Вот теперь вы можете считать, что действительно побывали в Шотландии. Оба эти блюда существовали еще когда мы все отдельными кланами гнездились в горах.
Взрослые все время сравнивали Эдинбург со старой Ригой, но я там не был и могу только сказать, что Лондон красив, а Эдинбург все-таки красивее. То есть и в нем имеются районы не хуже и не лучше, чем в Лондоне, - по окраинам, где выстроены современные кварталы. Но центр с древними особняками и мощеными улицами, с крепостью на горе, откуда на город грозно смотрят сквозь бойницы пушки, это что-то из сказки или как будто специально построено для съемок фильма о жизни и смерти последней шотладской королевы из рода Стюартов.
Вот я сейчас закрываю глаза и снова, как наяву, вижу. эту крепость. Над ней бьется на ветру белое полотнище, перекрещенное двумя голубыми линиями. Это национальный флаг Шотландии.
20. НЫНЧЕ ЗДЕСЬ, ЗАВТРА ТАМ
На Холланд-парк меня ожидало лично мне адресованное письмо бабушки Прасковьи. Она радовалась, что вот уже подошло лето и наконец-то она увидит своего внучка и всех нас. Писала, что "уж не чает дождаться светлого часа". Мне так стало ее жалко, аж глаза защипало. Я ведь знал, что она нас еще целый месяц не увидит, мне уже собирали чемодан в лагерь на первый срок.
Так я думал, еще не подозревая, что дожидаться "светлого часа" бабушке придется не месяц, а по крайней мере год, что поеду я не в лагерь, а гораздо-гораздо дальше. И даже не поеду, а поплыву.
Узнал я про это, как всегда, в последний момент - почти так же, как об отъезде из Москвы, с той разницей, что не в день отъезда, а накануне.
Когда лагерный чемодан отправился обратно в чулан, а меня без объяснения причин оставили дома, когда все уехали в Хокхерст, я заподозрил, что за моей спиной опять что-то происходит. Правда, сбивало с толку то, что Вовка тоже торчал в Лондоне и тоже не мог понять, что бы это значило. Он ездил в лагерь каждый год.
Сколько мы с ним ни ломали голову, ни к какому определенному выводу прийти не смогли, так как нам попросту не от чего было отталкиваться в своих рассуждениях.
Оставаться в неизвестности больше не было сил, и я решил, что все-таки добьюсь от родителей объяснения.
- Папа, я в лагерь когда поеду? - начал я наступление за обедом.
- Никогда, - небрежно ответил папа.
- Как - никогда? А Вовка?
- И Вовка тоже.
- А почему?
- Потому что вы со своим Вовкой завтра погрузитесь на теплоход и поплывете в Америку.
- Ну, па-ап! - заныл я, думая, что он шутит.
Но он не шутил.
- Что "па-ап"? - передразнил он меня. - Так оно и есть: на теплоход - и в Америку.
Я замолк и переводил взгляд с мамы на папу и обратно до тех пор, пока они не засмеялись, - выглядел я, наверное, как кукла из театра Образцова, вращающая глазами.
- Расскажи ты ему толком, - пожалела меня мама. - Видишь, он все еще не верит.
И папа рассказал толком.
В Вашингтоне, столице Соединенных Штатов Америки, до сих пор существовало только посольство, торгпредства, в отличие от Лондона, не было. Теперь там тоже решено открыть торговое представительство. Поэтому часть тех, кто прежде работал в посольстве, переведены в новую организацию, а посольству требуются люди. И вот в Москве решили предложить поработать в тамошней группе науки и техники моему и Вовкиному отцам. Они оба согласились. Все уже оформлено, осталось уложить кое-какие вещи, и можно в путь. Теплоход "Михаил Лермонтов", следующий до Нью-Йорка, отчаливает завтра в три часа дня.
- А как же бабушка? - вспомнил я, ошеломленный всеми этими новостями.
Папа быстро взглянул на маму, она на него.
- Вот видишь, - сказала мама, - ребенок и тот понимает...
- Тоня, - жалобно возразил папа, - но что же я могу поделать, если требуется срочно...
- У нас все всегда срочно, а мама нас целый год ждала...
Мама быстро вышла из комнаты. Папа пошел за ней. О чем они говорили, я не знаю, но я заранее знал, что он ее убедит и все будет так, как он запланировал.
На следующий день посольский синий басик, который всю зиму возил меня в школу, доставил нас с Вовкой и, естественно, наших родителей в порт Тилбери, что километрах в сорока к востоку от Лондона. Вот ведь странно: грузовые суда приходят прямо в Лондон, разгружаются и нагружаются в Соррей-доках, а пассажирские суда останавливаются так далеко.
Перед тем как навсегда покинуть Холланд-парк, я раз двадцать набрал номер Клиффа Дэя - хотел попрощаться и извиниться, что теперь он не сможет побывать на моем дне рождения, я ведь его заранее пригласил. Номер молчал. Видно, Клифф вместе с родителями куда-то уехал на лето. Я решил обязательно написать ему письмо из Америки. Вот уж он удивится!
А бабушке и Леньке я успел отправить по огромному письму.
Ровно в три часа по гринвичскому времени "Михаил Лермонтов" почти бесшумно отодвинулся от причалов Тилбери, развернулся и, заметно набирая скорость, пошел в открытое море...