Я сказал, что да, удовлетворён, но тут же задал ещё один вопрос:
— А как же вы будете жить без угля?
— Всё зависит от продолжительности конфликта. Если он затянется надолго, будет трудно. В частности, нам с вами.
— Почему?
— Потому что большинство английских электростанций все ещё работает на угле, включая и те, что снабжают энергией Лондон. Как только иссякнет запас угля на складах, мы с вами будем готовиться к урокам при свечах. Образно говоря, шахтёры держат руку на выключателе.
Мистер Хатчинсон предсказал все правильно. Прошло ещё недели полторы-две, забастовка шахтёров уже шла полным ходом, и у нас дома вдруг погас свет — как раз когда мы сели ужинать. Мама пошла за дядей Глебом, он у нас в доме был за монтёра, но он куда-то уехал вместе со всем семейством. Мы стали ужинать в темноте, почти ощупью, и тут папа звонко шлёпнул себя по лбу.
— Это же не пробки, это забастовка! Писали же в газетах, что в целях экономии угля районы будут поочерёдно отключаться на какое-то время ежедневно.
В последующие дни и недели перебои стали повторяться всё чаще, а промежутки без электричества делались все длиннее. Мы, как и другие семьи в доме, обзавелись свечами и фонарями. Комнаты при таком никогда мною не виданном освещении принимали таинственный вид — по стенам и потолку метались большие чёрные тени, казалось, что все вокруг двигается, перемещается с места на место.
Мама стала готовить обед утром, а не накануне вечером, как прежде, и в магазин за продуктами ходила каждый день: набивать холодильник было глупо при такой нерегулярной подаче электроэнергии. Маме это, конечно, не нравилось. А папа шутил:
— Ничего, ничего, товарищи, надо иметь классовую сознательность. Какие-то у вас, понимаете, мелкобуржуазные настроеньица. И это, Тоня, при твоём сугубо пролетарском происхождении.
— Классовая сознательность у меня есть, — вздохнув, ответила мама, — а вот обедов у вас, кажется, скоро не будет.
— Будем обедать в посольстве, только и всего. Отдохнёшь от кухонных забот.
В посольствах электричество, конечно, не отключалось. Зато уж во всех прочих местах, которые нам время от времени приходилось посещать, нормальная жизнь нарушилась. Собрались мы посмотреть один кинофильм, приехали на площадь Лейстер-сквер, где сосредоточены лучшие кинотеатры, а там всё закрыто, в районе нет электричества. Поехали покупать мне брюки, а в магазине приходится передвигаться, держась за стены: вместо люстр горят свечи в стаканчиках — по пять-шесть на каждом прилавке. Папа вычитал в газете, что для магазинных жуликов наступил настоящий праздник — при таком освещении разве за ними уследишь.
За это газеты тоже ругали шахтёров. Вот, мол, какие эгоисты: им захотелось побольше денег, а страдать должны все англичане.
Папа, читая газету, как-то подумал вслух:
— Ничего, ничего… Ишь, какие гуманисты нашлись!.. Довели подземных рабочих до того, что они меньше почтальонов получают, и ещё обижаться изволят…
— Пап, а почему они получают меньше почтальонов?
— Тут, видишь ли, целый комплекс причин, но основное то, что за последние десятилетия уголь превратился во второстепенное промышленное топливо, главное место заняли нефтепродукты. Самих шахтёров в Англии стало вдвое меньше, чем, скажем, двадцать лет назад, да и они тоже ждали, что многих из них вот-вот сократят за ненадобностью. Вот с ними и делали что хотели, да и профсоюз у них долгое время был ни рыба ни мясо.
— А теперь?
— Профсоюз стал боевым при новом руководстве, а нефти не хватает, кончилась для них дармовая нефть: арабы сами хотят ею распоряжаться. Вот уголёк, стало быть, опять в гору пошёл. Так что шахтёры очень правильно момент для забастовки избрали.
— Значит, они победят?
— Пролетариат, Виктор, всегда побеждает, когда он действует единым кулаком, а не растопыренными пальцами. Историческая истина.
В эту секунду все лампочки опять погасли. А я как раз остановился на том месте «Трёх мушкетёров», где Фелтон явился к герцогу Букингемскому. Так я в тот вечер и не узнал, убил Фелтон, подосланный коварной миледи, её врага, герцога, или нет.
В такие вечера мы с Вовкой устраивались во дворике, если было достаточно тепло, или на лестнице, если было холодно, и тихо беседовали о всякой всячине, пока нас не звали спать.
— Эх, жалко, ты кристмасовскую иллюминацию не увидишь, — посочувствовал он один раз.
— Какую, какую иллюминацию?
Он сказал, что англичане празднуют не Новый год, а рождество, по-ихнему «кристмас», которое бывает 25 декабря. Задолго до него на центральных улицах Риджент-стрит и Оксфорд-стрит зажигаются повешенные поперёк улицы фигурные гирлянды из цветных лампочек. Каждый большой магазин устраивает на своём фасаде собственную световую картинку. На одной Санта-Клаус, английский Дед-Мороз, мчится на санях, запряжённых оленями, на другой какие-нибудь ангелочки с крылышками порхают, на третьей ещё что-нибудь. А на Трафальгарской площади, по соседству с колонной адмирала Нельсона, устанавливают ёлку высотой метров в двадцать. Её каждый год дарят лондонцам норвежцы, это уже тоже традиция. Когда начинает темнеть, ёлка вспыхивает электрическими украшениями, и к ней приходят гулять точно так же, как москвичи ходят гулять к ёлке на Пушкинскую площадь. В этом году ёлку тоже, наверное, привезут, только она уже не засверкает огнями.
Мы с Вовкой говорили между собой: как же это люди жили, когда не было электричества? То есть, значит, без настоящего освещения, без кино, без телефона, без метро, без телевизора, без электроутюгов, без пылесосов и холодильников. Повезло нам всё-таки, что мы живём не тогда, а сейчас.
Но вот приблизился Новый год, и на щитах продавцов газет появилось слово «виктори!». Победа! Шахтёры победили! Папа не ошибся. И мистер Хатчинсон тоже: правительство, сколько ни грозило, так и не посмело двинуть против бастующих войска.
Но понадобилось ещё немало времени, прежде чем огни Лондона совсем перестали гаснуть, а если гасли, то уже действительно потому, что где-то перегорели пробки.
16. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПРИ СВЕЧАХ
Один эпизод, происшедший во время шахтёрской забастовки, я сознательно пропустил. Он заслуживает того, чтобы я о нём рассказал особо, не смешивая его ни с чем другим.
Однажды в субботу все старшие классы вместо урока физкультуры погрузились в автобус и поехали в закрытый бассейн. Так бывало через раз: одна суббота нормальная, другая — плавание. Школа арендовала бассейн на целых два часа. Всякий раз у входа мы сталкивались с «красными пиджаками» — с соседней школой.
Так случилось и в ту декабрьскую субботу. Вхожу вместе со всеми и слышу:
— Вик! Вик!
И бросается ко мне Клифф. Протягивает руку и говорит радостно: