Ехали они ночью, впереди шофер с сопровождающим, а мама с Ланкой в животе — сзади. Бибик очень устал и уснул за рулем, впрочем, они все уснули и машина врезалась в дерево. Разбилось ветровое стекло и сильно поранило офицера сопровождения, Бибик тоже пострадал, ему в грудь так вдавился руль, что он потом долго кашлял кровью, а мама с Ланкой ничего. Вернулись они к папе, когда Ланке было 6 месяцев, а еще через год родилась я, уже в Берлине.
Сначала, после Победы, папа с мамой и Ланой жили в городе Галле, а весной 1946 года пришел приказ о назначении папы на японский фронт. Мама тогда чуть с ума не сошла. Кончилась война, у нее был годовалый ребенок и она ждала следующего, а тут вдруг гром с ясного неба. Но когда подали на подпись папины документы Г. К. Жукову, то он все переиначил. Оказывается, он давно искал подходящую кандидатуру на место коменданта Берлина, которое после трагической смерти Н. Э. Берзарина переходило из рук в руки, но никто долго в этой должности не задерживался. И тут вдруг — генерал Котиков. Жуков очень ценил папу, считал его во всех отношениях подходящим кандидатом, и родители переехали в Берлин, в Панков — на дачу немецкого «хлебного короля».
Я мало что помню о нашей жизни в Германии и совсем не помню папу, или я была еще очень мала, или папа был слишком занят. Помню желтый песок, кустики помидоров, привязанные к колышкам, очень жарко, у ворот стоит солдат с ружьем, а по забору — колючая проволока. Помню темную улицу в неверном свете качающихся фонарей, которые висят на протянутых между двух столбов тросах. Мы с тетей Линой, моей нянькой, идем встречать маму, я вижу группу женщин, вот, кажется, мамин плащик, кидаюсь вперед и, уже падая и рыдая, понимаю, что перепутала. Это не мама, а тетя Клава Морозова, она пытается меня успокоить, но я неутешна, ведь дороже мамы у меня нет никого на свете. Тетя Лина белоруска, из перемещенных лиц, ее угнали фашисты на работу в Германию. Она маленькая, хрупкая, очень тихая, с нею связано слово «барба» — это такой лопух, который растет у придорожного столба, если его почистить, то откроется нежно-розовый кисленький стебелек, это был ревень, но Лина называла его — барба.
Потом, осенью 1950 года, когда мы уезжали из Германии навсегда, Лина сошла с поезда в Бресте и поехала на родину, было это ночью, и мы даже не попрощались — мое первое настоящее горе. Не помню и того, как скатилась с лестницы и разбила голову, только шрам у меня остался навсегда. Не помню, как укусила меня собака Герда, немецкая овчарка, к которой я полезла играть во время кормежки. А вот двух охотничьих собак, пятнистых куцхааров Рекса и Ральфа, я помню. Папа собак очень любил, впрочем, он любил всякую животину, но мама была против и у нас в Москве никогда не было домашних животных. Ну что ж, маму папа любил все-таки больше, она отвечала ему тем же, и оба они очень любили нас — детей.
Впрочем, детей папа любил всех, он не давал прохода ни одному встречному карапузу, в карманах у него всегда были какие-нибудь конфетки, и после короткой, но содержательной беседы папа одаривал ребенка конфетой. Почему родители этих детей так легкомысленно разрешали папе это делать, я не знаю, наверное, потому что он сам был большим ребенком, очень открытым и подкупающе простым. Папу любили все. Его любили солдаты и сослуживцы, его любили соседи и бабки на рынке, с которыми он самозабвенно торговался из любви к искусству и все у них обязательно пробовал.
Свою ненависть к фашистам он никогда не переносил на весь немецкий народ. Немцы — народ благодарный. Когда хоронили папу в июле 1981 года, то за нашим похоронным автобусом ехала длинная вереница машин, потоком шли люди. Немцы были благодарны папе за то, что он смог понять их нужды, дать самоутвердиться, помог вернуть им жизнерадостность. Одним из первых объектов, утвержденным им к восстановлению, стало здание Берлинской оперы. Папа считал, что если сердце открыто прекрасному, то в нем скорее найдется место добру. Директор Берлинской оперы потом много лет подряд присылал папе на день рождения букет темно-красных роз, но узнали мы об этом только в 1965 году, когда папу с нашей делегацией выпустили в Германию на празднование 20-летия Победы.
Существует в немецком языке нарицательное слово «котиков эссен» — так назывался паек, который советское командование раздавало голодным берлинцам. Папиным именем названа площадь с детским садиком, Котиков-плац. Посреди площади разбит скверик.