Все это необычно было тогда для западного журналиста, для европейского обывателя, привыкшего мыслить категориями личного интереса, масштабами «моей выгоды». Для советского человека это было нормой поведения, нормой его нравственной сути. Этим-то и отличается социалистическая мораль от морали капиталистической.
А если бы взять эту нашу помощь не изолированно, помощь как таковую, а в связи с той политикой, которую проводил Советский Союз и в войне, и после нее, то станет вполне очевидной правильность именно такой политики. Поставим тот же вопрос, но с другой стороны. Почему западные оккупационные власти пренебрегли интересами немецкого народа, раскалывая Германию и тем более большой город Берлин? Почему они пренебрегли муками и страданиями целого народа, обрекая его на эти страдания? И, не задумываясь, вопреки им же подписанным союзническим решениям, бросились сразу после войны, если не раньше, в первую очередь спасать германские монополии, германских милитаристов и милитаризм, прусского помещика, военных преступников и виновников войны? Почему они взяли их под свою защиту, укрывали их от законного союзнического возмездия? Об этом и теперь стоит серьезно подумать всем, кто не хочет войны и последовательно борется за мир.
Лица и маски
Конечно, нельзя так подходить к немецкому народу, как к некоему одноликому явлению. Мы ведем разговор о немецком народе, как он выглядел на второй день после войны, кроме того, Германия относилась к империалистическим странам с очень сложным социальным составом. В Германии на равных действовали и прусские помещики, и капиталистические монополии. В этой стране были сильно представлены капиталистические классы — буржуазия и пролетариат, а в деревне господствовал помещик и порожденный им сельский рабочий, арендатор. Крестьянин как таковой почти отсутствовал, зато арендатор кое-где походил на нашего кулака. В стране сильно представлена техническая интеллигенция и другие слои интеллигенции. Естественно, все они по-разному приняли поражение Германии и разно вели себя после войны.
В моей памяти остались несколько типов немцев, с которыми свела меня судьба в Галле. Они дают некоторую характеристику социального состава Германии тех времен. Речь идет об июне 1945 года. В Галле подвизался в должности обер-бургомистра д-р Лизер. Внешне этот приятный господин, хороший собеседник, знающий человек. Но он всегда всего боялся. Это как раз тот обер-бургомистр, который поехал навстречу американским войскам и передал ключи от города без боя. Разумеется, мы стали присматриваться к людям, ну и к нему. И боясь, как бы русские не напали на след его связей с американцами, он выбрал, как говорят, ночь потемнее, и смылся в американскую военную зону.
Как-то явился на прием директор-распорядитель одного германского банка господин Шталь и предложил целую теорию финансового спасения Германии. И когда в беседе обнаружилось, что он печется о спасении немецких монополий, разговор был закончен, а «спаситель» исчез.
Однажды на прием явился инженер с образцами изделий из древесной стружки и опилок. Он демонстрировал огромную силу сопротивления этих изделий, принес и клеевые растворы, и технологию производства. Все это он передал нам безвозмездно. Мы поблагодарили его. Я потом встречал этого инженера. Он остался строить демократическую Германию вполне искренне.
И теперь не выходит из головы примечательная фигура профессора Эриха Гюбенера. Я наткнулся на него в поисках немца на пост президента провинции Саксония-Анхальт. Он был довольно пожилой. В 1945 году ему было не менее 65 лет. Возраст солидный. Он долго и доказательно сопротивлялся моему предложению и наконец согласился. Это очень располагающий к себе собеседник, всегда подтянутый, аккуратный, несмотря на свои годы, необыкновенно обязательный в деловых отношениях, глубоко принципиальный. Какой бы вопрос ни обсуждали с ним, он по каждому, даже неожиданно возникшему, имел свои суждения. Это тот собеседник, который свободно подает разумные советы. В беседе он всегда оборачивался к вам какой-то дотоле неизвестной стороной. Мы многое узнавали от него, чего до этого не знали. А не знали мы в первое время, к несчастью, очень много. Многое для нас было ново, незнакомо. У нас с Гюбенером, сколько я помню, никогда не было сразу общего мнения, но прощались мы всегда с приятным сознанием, что договорились, и все стало ясно нам обоим. Он вместе с Коммунистической партией Германии в Саксонии-Анхальте последовательно провел все социально-политические реформы, был участником образования Германской Демократической Республики. И, когда силы оставили его, он попросил отпустить его. Вскоре он умер. Это либеральный демократ, революционный попутчик, убежденно сознававший коренные причины страданий немецкого народа и положивший много сил для искоренения причин, их породивших.