В ходе последующих бесед со спасенными была восстановлена вся картина их похищения, содержания в плену, пыток и издевательств бандитов. Им предлагали принять ислам, выступить по радио от имени НТС с антисоветских позиций, что нашими специалистами было отвергнуто. Это еще больше озлобляло душманов. Для разжигания антирусских настроений среди местного населения наших специалистов, связанных между собой, водили по местным кишлакам, представляли их как преступников, врагов ислама. Находившиеся под давлением бандитов жители глумились над нашими людьми, били их палками, забрасывали камнями, наносили раны острыми предметами, плевали в лицо и всячески оскорбляли устно.
СОЮЗ «ПАРЧАМИСТОВ» И «ХАЛЬКИСТОВ» ОКАЗАЛСЯ НЕ ОЧЕНЬ ПРОЧНЫМ
После ухода из власти Б. Кармаля в стране наступил период относительной политической стабильности, хотя в целом НДПА испытывала определенную напряженность в работе из-за позиции обиженных «халькистов». Представителей этого крыла в партии «парчамисты» старались как-то сдерживать в служебном росте, тормозить их выдвижение на первые роли, особенно при расстановке кадров в вооруженных силах и других силовых структурах, что вызывало у них нарастающее недовольство. Зато средний и младший командный состав, а это 85 процентов, состоял преимущественно из «халькистов».
Как показала афганская действительность, такая обстановка не могла существовать долго. «Взрыв» уже зрел, и только своевременно полученные данные помогли избежать очередного путча.
Как-то начальник подразделения особого отдела, оперативно обслуживающего штаб армии, доложил мне о непонятных посещениях нашего командующего в позднее вечернее время командующим царандоя (милиция) Гулябзоем («халькист»). На следующий день – иного варианта не было – я спросил у В.П. Дубынина, с какой целью Гулябзой приезжает к нему в позднее время в закрытый гарнизон. Виктор Петрович подтвердил факт посещений, однако причина этих визитов ему также была не ясна. Гулябзой посидит, поговорит о пустяках, хочет сказать что-то еще, но затем замолкает и уезжает. Я заметил, что так продолжаться не может, гарнизон закрытый, и окружающие его генералы и офицеры не поймут своего командующего. Надо прямо спросить у Гулябзоя, чего он хочет. Во время очередного приезда главы царандоя Дубынин так и поступил. Тогда Гулябзой заявил, что он может навести порядок в Кабуле за один-два дня, но ему не понятно, какую позицию в этом случае займет 40-я Армия. Виктор Петрович, по его словам, ничего на это не сказал, решив посоветоваться.
Надо отметить, что царандой в то время представлял собой серьезную силовую структуру: хорошо вооружен, в том числе и тяжелым оружием, боеспособен, положительно проявил себя в боевых операциях; в нем было много «халькистов» (это особенно настораживало), которые, как и в армии, были недовольны кадровой политикой, проводимой «парчамистами» (Амин тоже был «халькистом», что привело к преследованию «парчамистов»). Признаться, такого поворота событий я не ожидал, думаю, командующий тоже.
Я невольно поднялся и стал ходить по кабинету, рассуждая вслух:
– Если дать шифротелеграмму на имя председателя КГБ СССР за двумя подписями… – Не останавливаясь, продолжал:
– Нет, так не пойдет. В Москве она будет размножена, о ее содержании будут знать не менее одиннадцати человек. От них узнает руководитель представительства КГБ СССР в ДРА, а от последнего – Наджиб. Начнутся массовые аресты «халькистов», возможно вооруженное сопротивление, прольется много крови, существенным резонансом отзовется и мировое сообщество. В довершении всего мы потеряем верного нам человека. Озвученный Гулябзоем замысел явно обсуждался среди руководства «халькистов», а это уже заговор… Сообщить генералу Варенникову мы также не можем. Как руководитель оперативной группы министерства обороны СССР он просто обязан реализовать эту информацию с тем же результатом – кровь и, как следствие, позор для 40-й Армии.
– Что же делать? – спросил Дубынин.
– У нас нет выхода, любой наш доклад приведет к трагическим последствиям. Поэтому в следующий приезд Гулябзоя ему надо твердо сказать, что если он вздумает исполнять свой план, то 40-я Армия сотрет его в порошок.
Я отдавал себе отчет в том, что не имею права выступать от имени 40-й Армии, а как должностное лицо обязан доложить о происшедшем в КГБ СССР. Да и характер и масштабы вероятных событий могли иметь государственное для нашей страны значение. Виктор Петрович ни разу меня не перебил и в ходе последующей встречи сделал так, как я посоветовал. Гулябзой сказал, что все понял, попрощался и уехал. Однако мы оба не поняли до конца, а что он понял? Тем не менее визиты этого заговорщика прекратились, но добрые отношения остались, и до конца нашего пребывания в Афганистане он в ситуациях, подобных этой, никак себя не проявлял. Я же был удовлетворен тем, что профилактическая беседа командующего достигла цели, хотя мысль, что я совершил рискованный поступок, долго не оставляла меня.