Нельзя без волнения читать сердечные слова благодарности, написанные немецкими товарищами. Вот они:
«Районная комендатура СССР в Кведлинбурге передала 12 ноября 1949 года все управление города Ашерслебен в немецкие руки. За время совместной работы военная администрация СССР никогда не выказывала себя победителем немецкого народа, а напротив, всеми силами проявляла истинную дружбу. Мы с благодарностью сознаем, что русские офицеры передали нам большие знания в вопросах экономики и культурного развития и создали возможность начать восстановление экономической жизни немецкого народа, разрушенной до основания фашизмом. За эту созидательную работу и высказываем нашу глубокую искреннюю благодарность и заверяем, что полны решимости углублять и дальше дружбу с Советским Союзом и бороться за великую цель, за обеспечение мира во всем мире…»
Так, осенью 1949 года написали о деятельности советских офицеров наши немецкие друзья.
Но возвратимся в год сорок седьмой, когда Кведлинбургская комендатура продолжала свою нелегкую работу.
В обязанности переводчика комендатуры входил ежедневный разбор корреспонденции, поступавшей от местного населения. Письма эти попадали ко мне на стол различным путем. Деловые бумаги приносил курьер из магистрата. Часть прибывала по почте. Целая пачка писем оказывалась у меня в руках, когда открывал я почтовый ящик, висевший у входа в комендатуру.
Разбор и перевод корреспонденции занимал у меня ежедневно с утра несколько часов. «Технология» работы была такой: вначале я бегло прочитывал письма и бумаги, сортируя их по степени срочности и важности, а уже потом приступал к переводу.
Так было и в этот осенний холодный день сорок седьмого года. Передо мной на столе лежал ворох конвертов.
Взглянув через широкое окно на улицу, приветливо кивнув весельчаку парикмахеру, который как раз проезжал на велосипеде мимо комендатуры, я углубился в разбор бумаг и писем.
Несколько счетов. Письмо с благодарностью за концерт солдатской самодеятельности в детском доме. Сообщение о досрочном выполнении плана машиностроителями Ашерслебена. Приглашения на премьеру нового спектакля — оперетты «Летучая мышь» в Кведлинбургском «Шиллингстеатре». Еще одно приглашение — на учредительное собрание местной организации национал-демократической партии.
А это что такое? Из конверта выпал листок. Текст машинописный, несколько строк. Подписи нет. Пробегаю глазами: «Сегодня в двенадцать часов ночи комендатура будет взорвана. Если хотите спасти свои жизни — бегите. В подготовке к взрыву замешаны…» Следуют фамилии работников комендатуры из немецкого населения — переводчицы промышленного и сельскохозяйственного отделения, дочери прибалтийских немцев, несколько шоферов. Да, ничего подобного за всю службу в Германии я не видел.
Тороплюсь с письмом к коменданту. Он внимательно выслушал перевод текста анонимного письма. Выражение лица его не меняется.
— Так, говоришь, подписи нет? «Доброжелатель» пожелал остаться инкогнито. — Подполковник гневно сверкнул иссиня-черными глазами. Резко провел рукой по уже тронутой сединой пышной шевелюре. Грудь его, украшенная рядами орденских планок, всколыхнулась.
— Анонимщикам вообще никогда не верю, — отрезал подполковник, — а тут не доброжелатели, а махровые провокаторы из недобитых нацистов. Нашу твердость испытать хотят и тень бросить на честных немцев, что в комендатуре работают.
Сделав паузу, он продолжал свою мысль:
— Для провокаторов большей радости не будет, если мы клюнем на приманку. Они ведь притаились и наблюдают. Письмо без штампа — брошено в ящик возле комендатуры. Мыслишка у них такая — начнем мы комендатуру эвакуировать, осмотр здания устраивать, минеров вызывать. Шуму много будет. А потом слухи поползут — русские испугались, подпольная организация «вервольфов» действует.
Комендант закончил:
— Никому о письме ни слова.
Затем подполковник подмигнул хитро:
— Это нашей небольшой тайной будет. — И добавил: — Кстати, мне говорили, что сегодня премьера в театре.
— Пригласительные билеты получены, — доложил я.
— Что же, тогда пойдем. Начало в восемь? Значит, к «взрыву» будем дома.
Я давно уже знал коменданта. Знал: веселый тон дается ему нелегко. Как бы то ни было — в городе если не диверсанты, то провокаторы есть.
Ушел я от коменданта обеспокоенный. Однако ритм жизни ничем в комендатуре до вечера не нарушался. В восемь мы (комендант, его супруга и я) уехали на премьеру. Спектакль был зажигательный, веселый. На лице подполковника я не мог прочесть и следов тревоги. Казалось, он весь был во власти чудесной музыки Штрауса. После спектакля он прошел за кулисы, тепло поздравил постановщика и актеров. В половине двенадцатого мы были уже дома. Жили офицеры и их семьи в здании комендатуры и в доме по соседству.