Я уже говорил, что у командиров взводов и рот было стремление практический показ заменить бесполезным рассказом. Борясь с этой говорильней, мы добивались проведения методической подготовки унтер-офицеров и командиров взводов, а потом командиров рот, требуя, чтобы они применяли метод показа и сами три этом не допускали ошибок. В процессе военной тренировки обращали главное внимание на индивидуальную выучку каждого курсанта. Причем, если в привычных для китайцев оружейных приемах или строевой подготовке было что-то отличное от требований наших уставов, мы не придавали этому значения, не желая усложнять работу. Что же касается тактической (обеспечение боя, разведка, наблюдение и т. п.) и стрелковой подготовки, то тут всецело обучали курсантов по нашим уставам, разумеется, с учетом их скромного вооружения: винтовки, два-четыре станковых .пулемета и одна пушечка на полк. Для улучшения стрелковой подготовки сами изготовили простейшие приборы для проверки «прицеливания и научили курсантов пристреливать винтовки.
На тактических занятиях учили курсантов быстрому наступлению в сочетании с огнем и, как бы ни было
мало подразделение,обязательно с охватом противника. В обороне также добивались максимальной активности, умения предупредить наступление врага контратакой. Труды наши не пропали даром. В начавшихся вскоре походах результаты их сразу оказались весьма ощутимыми.
Очень осложняли нашу работу опасения преподавателей, как бы офицеры и рядовые курсанты не узнали, что всем учебным процессом фактически руководят советники. Преподаватели явно боялись «потерять лицо». Не желая обострять отношения, мы всю основную работу вели по своим планам, но держались в тени. Лишь постепенно, день за днем приучали преподавателей к мысли, что полностью нашу достаточно многообразную работу от подчиненных не скроешь, н отвоевывали себе право на непосредственный показ офицерам или курсантам, как нужно выполнять то или иное упражнение или организовать то или иное учение. Например, мы с прибывшим советником Н. А. Шевал-диным стали показывать на плацу одиночные перебежки бойца.
Личный показ и меткость нашей стрельбы производили должное впечатление и быстро сближали нас с курсантами. Офицеры также перенимали практические навыки и приучались к черной работе. По-прежнему поодаль от нас держались преподаватели, но мы не торопились— ждали тактических занятий, где они должны были проявить себя на деле, показать свою «грамотность». И такой подходящий случай вскоре нам представился.
Чан Кай-ши попросил нас выбрать и оборудовать на восточном берегу р. Чжуцзян тет-де-пон для прикрытия на случай вынужденной переправы школы с о. Вампу на материк. На рекогносцировку мы пригласили вместе с командирами рот и преподавателей. При выборе позиции между строевиками и теоретиками разгорелся спор. Командиры, прошедшие у нас практическое обучение, оказались правы. Двигаясь по намеченным той и другой стороной рубежам, мы шаг за шагом разбирали спорные вопросы, показывали достоинства и недостатки того или иного отрезка местности, как бы советуясь со спорящими, незаметно подводя их к предложению командиров рот.
После этого некоторые преподаватели начали приходить на тактические занятия, потом мы стали привлекать их к организации всего учения: одних в качестве помощников то разработке плана занятия, других — посредниками, и постепенно втянули в учение всех. Этим мы устранили разнобой между разными тактическими «школами» и между 'преподносимой слушателям теорией и нашими .практическими занятиями.
Военная подготовка курсантов сочеталась с идейным воспитанием. Сунь Ят-сен хорошо понимал его значение для будущих офицеров Национально-революционной армии. Он всегда находил время, чтобы приехать в школу и выступить перед курсантами. Вместе с Ляо Чжун-каем он часто посещал занятия и почти каждый раз выступал перед курсантами.
Так, 3 ноября 1924 г. Сунь Ят-сен говорил: «Успехи русской революции гораздо глубже, чем успехи революций во Франции и в США,, происходивших более ста лет назад. Это объясняется тем, что в России появился такой революционный мыслитель, как В. И. Ленин. Он создал революционную партию с железной дисциплиной. Эта партия стала огромной силой, и это сказалось очень скоро на успехах революции в России. Русские революционные методы должны служить для нас прекрасным образцом».
Конечно, ни Сунь Ят-сен, ни Ляо Чжун-кай, который был Генеральным секретарем ЦИК Гоминьдана и министром финансов Гуанчжоуского .правительства, не могли изо дня в день заниматься идейно-политическим воспитанием курсантов, которое, как мы чувствовали, было явно недостаточным. Но мы этим вопросом не занимались, чтобы не дать козыря в руки правых гоминьданов-цев, которые не прочь были обвинить советников в «экспортировании коммунизма».
Позже в школе появился класс политработников, и на ее базе стали формироваться новые части НРА. В обязательный курс для слушателей были включены следующие социально-экономические дисциплины: политэкономия, теория империализма; три принципа и три политические установки Сунь Ят-сена; история Китая и история революционного движения на Западе. Квалифицированных преподавателей по этим дисциплинам в школе не было. Время от времени приезжали и читали лекции такие гоминьдановские «теоретики», как Ван Цзин-вэй, Ху Хань-минь и др.
Политическая подготовка курсантов осложнялась общим чрезвычайно напряженным положением в Гуанчжоу и явным обострением внутрипартийной борьбы в Гоминьдане.
После конгресса в Гоминьдане начали складываться три ярко очерченных течения: правое, левое и центр.
В составе Гоминьдана даже после реорганизации остались некоторые помещики, компрадоры и милитаристы. Они образовали правое, реакционное крыло в партии и открыто готовились к фактическому аннулированию решений конгресса.
Левые, представлявшие интересы единого фронта рабочих, крестьян, городской мелкой буржуазии и передовых кругов национальной буржуазии, выступали за расширение и усиление борьбы против империализма.
Вернувшийся в Гуанчжоу после трехмесячной командировки М. М. Бородин посоветовал Сунь Ят-сену выделить из состава ЦИК Гоминьдана постоянно действующее политбюро.
Сунь Ят-сен согласился с этим предложением. Однако в состав политбюро наряду с верным сподвижником Сунь Ят-сена Ляо Чжун-каем вошли и такие беспринципные политические пройдохи, как Ван Цзин-вэй и Ху Хань-минь.
Сунь Ят-сен знал, конечно, слабости того и другого, но он был далек от мысли, что эти беспринципные политические маклеры способны продать не только его, Сунь Ят-сена, но и страну. Ван Цзин-вэй и Ху Хань-минь в то время так ловко маскировались революционной фразой, что никому и в голову не могла прийти мысль, что Ван Цзин-вэй, например, дважды предаст китайский народ. Как известно, -позже он, будучи председателем «левого» революционного гоминьдановского правительства в Ухани, переметнулся на сторону палача Чан Кай-шн и помог ему задушить революцию 1924— 1927 гг.
Еще через десять лет во время национально-освободительной войны Китая против японского империализма Ван Цзин-вэй занял пост председателя марионеточного нанкинского правительства. На этот раз он даже попытался «теоретически» обосновать свое предательство, нарушить единство китайского народа, добиться капитулянтского мира с Японией. Ван Цзин-вэй не постеснялся грубо фальсифицировать известную речь Сунь Ят-сена о паназиатизме, произнесенную в Кобе на собрании организации Гоминьдана. Сунь Ят-сен не был высокого мнения об этом фигляре. В письме к Чан Кай-ши 10 октября 1924 г., в день начала мятежа «бумажных тигров», Сунь Ят-сен писал: «Революционный комитет должен быть создан немедленно для того, чтобы справиться с чрезвычайными делами... Ван Цзин-вэя, пожалуй, можно не включать. По характеру он ближе к соглашательству и далек от твердости в решениях... Если же положение не удержится и развалится, мы должны острым ножом разрубить запутанную пеньку и не считаться с тем, одержим мы победу или потерпим поражение. Нынешний Революционный комитет является подготовкой к такой мере, а для этого Ван Цзин-вэй не подходит».