— Может быть, мне можно идти? Нужно посмотреть тяжелораненого во втором отделении…
Ахутин кивнул:
— Конечно! Позвоню в случае чего.
Когда я увидел раненого мирно почивающим в постели с легким оттенком розоватости на впавших щеках, у меня отлегло от сердца.
Проведав еще несколько раненых, внушивших мне тревогу, пусть и не очень обоснованную, и тоже, на счастье, оказавшихся в порядке, зашел в операционную, чтобы, как говорится, хотя бы воздухом ее подышать. Вижу, Мироненко оперирует немолодого раненого, крупного и мускулистого. Операция, судя по всему, сложная, долгая. Хирург явно устал, лицо его в поту. Взглянув на меня, он попросил меня помочь и пояснил:
— Осколок засел в мышцах шеи, не ухватишь…
Тщательно вымыв руки и надев стерильный халат, я присоединился к Юрию Семеновичу.
Оказалось, металлический осколок находится глубоко в тканях, ближе к поперечному отростку шестого шейного позвонка, а операционная рана — спереди и левее ствола трахеи. Наружная сонная артерия была повреждена, из нее била кровь, и Юрию Семеновичу пришлось перевязать ее. При этом в лигатуру, по всей вероятности, попала возвратная ветвь левого блуждающего нерва. У раненого наступило расстройство дыхания, он посинел.
— Давайте-ка снимем кохеры (специальный зажим), распустим лигатуру и высвободим возвратную ветвь блуждающего нерва, — предложил я.
Только сделали эту манипуляцию — все стало на свое место. Раненый начал нормально дышать, порозовел. Затем мы наложили лигатуру на высвобожденный сосуд, зашили операционную рану спереди и перевернули раненого на живот. Подготовив операционное поле сзади и найдя определенные ориентиры, я сделал продольный разрез (Юрий Семенович очень устал, он вел эту операцию почти полтора часа) и, отчетливо представляя себе по рентгенограмме, где притаился металл, тут же на него натолкнулся. Удалив осколок и перевязав кровоточащие сосуды, мы вставили небольшую марлевую полоску, наложили направляющие швы и закончили операцию.
Немного отдохнули, поговорили с Мироненко и решили просить наших генералов посмотреть завтра отделение Н. П. Кулеиной. Там были тяжелораненые, которые, как говорила Нина Павловна, крайне нуждались в советах Бурденко.
Назавтра Николай Нилович осмотрел этих раненых и посоветовал, как их лечить. Затем, произведя очередной обход ряда отделений, приступил к операциям. Он оперировал в тот день так же уверенно и отточенно, как всегда.
Совместные обеды не повторялись, их успешно заменяли обычные стандартные приемы пищи в небольшой офицерской столовой госпиталя. Зато оставалась многогранная совместная работа хирурга-ученого и его фронтовых коллег, реальную пользу которой ощущал каждый из нас в своей повседневной практике.
Тем временем десять дней, отведенных для работы главного хирурга Красной Армии и его помощника в базовом эвакогоспитале № 3829 Калининского фронта, близились к концу. За день до отъезда профессор Ахутин позвонил мне:
— Могу ли попросить у вас машину, чтобы заехать в медсанбат в районе Ржева, посмотреть, как обстоят дела у коллег на переднем крае?
Разумеется, тотчас последовала соответствующая команда нашим транспортникам, и Михаил Никифорович направился поближе к зоне огня.
А примерно через час, вскоре после завтрака, дежурный врач Дубинина встревоженно сообщает:
— Наш генерал негодует…
— В чем дело?
Тамара Борисовна пожимает плечами:
— Не знаю.
Поспешил к Николаю Ниловичу. Рассерженный, мерит шагами комнату. «Где Ахутин?» — спрашивает он с помощью своего блокнота. Отвечаю: «Поехал в медсанбат подле Ржева». Генерал приказывает: «Немедленно возвратить!» Вслед пошла вторая автомашина, и через два с половиной часа Ахутин был в госпитале. Прежде чем отправиться к начальству, он хотел выяснить, что случилось. Я объяснил.
— Да, Николай Нилович не любит игру с огнем без надобности, — сказал огорченный Ахутин и заключил: — Ну что ж, пойду на растерзание…
Стараясь успокоить Михаила Никифоровича, я улыбаясь заметил:
— Ничего, бог милостив…
— На то и надеюсь, — лукаво подмигнув, ответил профессор.
Наступил день отъезда главного хирурга. Первая половина его прошла в обходе ряда отделений, осмотре некоторых тяжелораненых и обстоятельных советах по поводу их лечения. Снова мы удивлялись врачебному чутью и знаниям Бурденко, его редкостному умению быстро проникать мыслью в суть любых последствий ранений, как бы сложны они ни были. Впрочем, теперь, после целой декады работы главного в эвакогоспитале № 3829, на глазах всех наших медиков, мы испытывали не столько удивление, следя за его блистательной работой, которую уже научились в какой-то мере анализировать, сколько гордость за работу, словно сами приложили к ней руки.