Из-под закрывавшего лицо пациентки полотенца донеслись слабые стоны. Она попыталась поднять руки и согнуть ноги в коленях, однако два крепких ассистента не позволили это сделать. И без того тяжелый воздух операционного зала наполнился едкими запахами карболовой кислоты и хлороформа. Из-под полотенца послышался приглушенный возглас, а потом высокий, дрожащий, монотонный голос пропел:
Песенка стихла, а потом и вовсе замерла. По-прежнему потирая руки, знаменитый хирург подошел к амфитеатру и обратился к сидевшему в первом ряду, непосредственно перед первокурсником, пожилому джентльмену:
— Правительство на грани провала.
— Чтобы удержаться на плаву, им вполне хватило бы большинства в десять голосов, — ответил тот.
— Не наберут и десятка. Чем оказаться перед фактом, лучше бы сами подали в отставку.
— На их месте я бы боролся до конца.
— Что толку? Даже если законопроект пройдет в парламенте, все равно не сможет получить поддержку в комитете. Я разговаривал с…
— Пациентка готова, сэр, — объявил ассистент.
— Разговаривал с Макдоналдом. Ладно, потом расскажу.
Хирург вернулся к столу, где неровно и тяжело дышала больная.
— Предлагаю, — снова заговорил он, едва ли не с нежностью поглаживая опухоль, — произвести свободный разрез наверху, возле задней стенки, а еще один сделать в нижнем конце, под прямым углом. Будьте добры средний скальпель, мистер Джонсон.
С расширенными от ужаса глазами первокурсник смотрел, как профессор Арчер взял длинный, узкий, блестящий нож, окунул его в оловянный таз с карболовой кислотой и покрутил в пальцах точно так же, как крутит кисть художник, прежде чем приняться за картину. Затем левой рукой решительно сжал кожу над опухолью. От этого страшного зрелища до предела натянутые нервы первокурсника окончательно сдали. Голова закружилась; почувствовав приближение обморока, он постарался отвести взгляд. Чтобы ничего не слышать и не видеть ужасных подробностей операции, он заткнул большими пальцами уши и уставился на деревянную спинку скамьи первого ряда. Единственного звука, единственного взгляда хватило бы, чтобы лишиться последней капли самообладания. Несчастный первокурсник старался думать о крикете, о зеленом поле, о плеске воды, об оставшихся дома сестрах — о чем угодно, кроме происходившего перед глазами кошмара.
Но звуки проникали в сознание даже сквозь плотно заткнутые уши, возвращая к происходящему. Бедняга услышал или решил, что услышал, долгое шипенье карболовой помпы. Затем осознал движение ассистентов. Донеслись ли до него стоны и еще один звук — жуткий, красноречивый звук текущей жидкости? Разум во всех подробностях воссоздавал каждый шаг операции, а воображение рисовало картину еще более страшную, чем представляла собой реальность. И вот нервы напряглись до опасного предела. С каждой минутой головокружение усиливалось, а ощущение дурноты становилось все более явным и угрожающим. А потом голова со стоном склонилась и упала: лоб громко стукнул по узкой деревянной поверхности. Наступил глубокий обморок.
Придя в себя, молодой человек увидел, что лежит в пустом операционном зале с широко распахнутым воротником и расстегнутыми верхними пуговицами рубашки, третьекурсник протирает его лицо смоченной в холодной воде губкой, а со стороны насмешливо поглядывает пара ассистентов.
— Все в порядке, — громко проговорил новичок, садясь и протирая глаза. — Сожалею, что так опозорился.
— Да уж, — отозвался старший товарищ. — Но скажи на милость: что тебя так напугало?
— Не смог удержаться при виде операции.
— Какой операции?
— Той самой, по удалению раковой опухоли на шее.
Повисла короткая пауза, а потом все оставшиеся в аудитории дружно рассмеялись.
— Вот дурачок! — воскликнул третьекурсник. — Никакой операции не было! Выяснилось, что пациентка плохо переносит хлороформ, и хирургическое вмешательство отменили. Вместо этого профессор Арчер принялся читать очередную блестящую лекцию, а ты отключился в тот самый момент, когда он рассказывал свою любимую историю из практики.
Последний герой битвы при Ватерлоо
Промозглым октябрьским утром над мокрыми крышами Вулиджа висели тяжелые серые клочья тумана. Длинные улицы с рядами унылых кирпичных зданий по обе стороны выглядели грязными, мрачными и угрюмыми. Со стороны высоких темных корпусов арсенала доносился треск множества колес, а ему вторил глухой стук падения массивных предметов — долетали звуки тяжелого труда. А дальше, за арсеналом, в перспективе сужавшейся улицы и уходившей вдаль стены длинной скучной вереницей тянулись грязные, задымленные дома рабочих.