Но неужели это действительно был он — тот самый могучий герой? Куда пропали характерные черты часто представавшего в воображении прекрасного мужественного образа: горящие глаза, воинственный вид, решительное лицо? В рамке дверного проема стоял высокого роста сухопарый старик — сморщенный и костлявый, с узловатыми руками и предательски нетвердыми ногами. Взгляд девушки остановился на облаке редких седых волос, испещренном багровыми венами крупном носе, бровях — неопрятных серых щетках и паре неуверенных, водянистых голубых глаз. Капрал Брустер тяжело опирался на палку; сутулые плечи равномерно вздымались и опускались в такт хриплому, натужному дыханью.
— Хочу получить утренний паек, — проворчал старик и проковылял к своему креслу. — Без него меня съедает холод. Вот, посмотрите на пальцы! — С этими словами он вытянул изуродованные временем морщинистые, заскорузлые руки с огромными опухшими суставами.
— Завтрак готов, — ответила Нора, с любопытством разглядывая родственника. — Знаете, дядюшка, кто я такая? Я — Нора Брустер из Уитхэма.
— Ром хорошо согревает, — пробормотал старик, раскачиваясь. — Шнапс тоже согревает, а еще суп. Но мне чаю. Повтори: как тебя зовут?
— Нора Брустер.
— Постарайся говорить громче, девочка. Сейчас голоса звучат уже не так отчетливо, как прежде.
— Дядюшка, я — Нора Брустер. Ваша внучатая племянница. Приехала из Эссекса, чтобы жить вместе с вами.
— Значит, дочка брата Джорджа! — Старик хрипло засмеялся, и выступающие на шее вены заметно напряглись.
— Я внучка вашего брата Джорджа, дочка его сына, — пояснила девушка, переворачивая на сковородке бекон.
— Да, малыш Джордж всегда был молодцом! — продолжил старик. — Честное слово, никто не мог его одурачить. Помню, когда я получил премию за поступление на военную службу, первым делом подарил ему щенка бульдога. Должно быть, он тебе об этом рассказывал?
— Дедушка Джордж умер уже двадцать лет назад, — ответила Нора, наливая чай.
— Отличный был щенок. Породистый. Но без завтрака мне очень холодно. Ром хорош и шнапс тоже, но чай люблю не меньше. — Тяжело дыша, мистер Брустер принялся за еду. — Надеюсь, дорога прошла сносно? Наверное, дилижанс отправился еще вчера вечером?
— Что-что?
— Почтовая карета, в которой ты приехала.
— Нет, я приехала утренним поездом.
— Подумать только! Значит, не боишься нынешних ужасных новшеств! Даже представить страшно, что девочка одна ехала по железной дороге. Куда только катится мир!
На несколько минут воцарилась тишина. Помешивая свой чай, Нора искоса смотрела на синие губы и чавкающие челюсти родственника.
— Наверное, вы многое повидали на своем веку, дядюшка, — наконец заговорила она. — А жизнь, должно быть, кажется вам очень долгой.
— Нет, вовсе не такой уж и долгой. В Сретение мне исполнится девяносто, но кажется, что на военную службу поступил совсем недавно. А битва при Ватерлоо и вообще помнится, как будто состоялась только вчера. Ну вот, утренний паек придал сил! — Теперь старик действительно выглядел не таким слабым, истощенным и бледным, как до завтрака. Лицо слегка порозовело, а спина заметно выпрямилась. — Ты уже прочитала? — Он кивнул в сторону висевшей на стене газетной статьи.
— Да, дядюшка. Бесспорно, это большой подвиг.
— Да, великий день выдался! Великий день! Там был сам принц-регент, да и другие важные люди собрались! Он сказал, что полк мной гордится. А я ответил, что горжусь своим полком. «Какой замечательный ответ», — обратился принц-регент к лорду Хиллу, и оба от души рассмеялись. Но зачем ты смотришь в окно?
— О, дядюшка, по улице марширует военный отряд, а впереди идет оркестр.
— Отряд, говоришь? Где мои очки? Да, слышу музыку, да как отчетливо! Какой номер стоит на погонах, девочка? — Глаза старика ожили, а костлявые желтые пальцы, словно когти, вцепились Норе в плечо.
— Номера не видно, дядя. Но на погонах что-то написано. Кажется, «Оксфордшир».
— Ах, да! — проворчал старик. — Слышал, что номера отменили, а взамен дали новомодные названия. Хорошо идут, ей-богу! Почти все молодые, но маршировать не разучились. Четко чеканят шаг, ничего не скажешь. Да, добросовестно чеканят, не ленятся.
Старик провожал отряд взглядом до тех пор, пока последняя шеренга не скрылась за поворотом, а музыка не стихла вдалеке. Не успел он вернуться в кресло, как дверь открылась и в комнату вошел джентльмен.