В августе 1939 года меня в числе трех врачей направили в этап в неизвестном направлении. Перед этим нас вызвал уполномоченный и объявил, что через два часа мы должны быть готовы к отъезду со всеми вещами. Успели уложиться и проститься с друзьями. Наш отъезд для всех был полной неожиданностью.
Привезли наш этап на станцию Потьма, откуда начиналась ширококолейная железная дорога. Вохровец сказал, что ехать нам далеко — то ли в какую-то Соху, то ли в Сожу. Мы не знали подобных географических точек, оказалось, везут нас в Карелию, в город Сегежу, недалеко от Медвежьей горы. Так началось наше путешествие в сторону Ленинграда.
В Москве нас высадили, перевели на другой вокзал. К вагонам подвели с задней стороны и приказали стать на колени. Казалось, прошла целая вечность, а мы все стояли на коленях, окруженные конвоем. Такой была профилактика против побега. Наконец нас погрузили в ленинградский поезд. В Ленинграде отправили в арсенальную женскую тюрьму. Здесь мы пробыли около недели, и нас повезли в Сегежлаг. Ехали мы втроем в четырехместном купе, которое отличалось от обычного решетчатой стальной дверью, так что мы все время находились под наблюдением. Решетка запиралась снаружи.
Мимо нас водили мужчин-заключенных в туалет. Здесь мы впервые увидели людей в кандалах. Хорошо помню одну пару — юношу и седого высокого мужчину в кандалах. Их всегда водили вместе.
Сегежлаг
В Сегеже нас вывели на большой пустырь, ярко освещенный прожекторами. Посредине стояла группа военных, недалеко от них — вооруженная охрана с собаками. Выводили всех по очереди, сразу окружили охраной. Нас поставили отдельно. Моих спутниц тут же увели в зону. Ко мне подошел военный, спросил, не я ли врач с клиническим стажем и, получив утвердительный ответ, попросил поехать с ним проконсультировать его больную жену.
Сегежлаг входил в состав Беломорско-Балтийского комбината и совсем недавно выделился в самостоятельный лагерь, который участвовал в строительстве большого бумажно-целлюлозного комбината. Заключенные здесь были разных статей — и политические, и бытовые, и убийцы, и воры, и растратчики, и прочие. Лагерь отстоял от города на несколько километров. Отдельно, значительно дальше от города, находился штрафизолятор — большое кирпичное здание, где содержались преступники, упорные отказчики от работы, нарушители лагерного режима. Отказчики от работы говорили начальству: «Гражданин начальник, карельский лес садил не я, я и рубить его не буду».
Пока мы добирались до Сегежи, прошло больше трех недель. За это время в Сегежу успели привезти несколько сотен наших женщин из Темлага. Встречал их по приезде сам начальник лагеря Бычин, прежде много лет работавший в Москве в институте Маркса — Энгельса — Ленина. Он сообщил, что жен репрессированных обвиняли только в том, что они не заявили в органы о вражеской деятельности своих мужей. Так как сами жены никаких преступлений не совершали, строители комбината рассчитывают, что они будут работать на комбинате честно и добросовестно. Пояснил, что поселяют их в штрафизоляторе, чтобы охранять от возможных притязаний со стороны мужской зоны общего лагеря.
Все это мы узнали на другой день после приезда, когда увидели колонну своих знакомых из Темлага. Их водили на работу на комбинат под конвоем, с собаками. Нас, троих женщин-медиков, также поселили в зоне штрафизолятора, выделив комнату во флигеле, где помещалась аптека. Одну назначили заведовать туберкулезным отделением, другую— мужским терапевтическим, а меня — женским терапевтическим. Каждое отделение помещалось в отдельном корпусе, одноэтажном, состоящем из двух больших, на 20 кроватей, палат. Здесь мы, как и остальные чесеировки, прожили около года.
Мы были расконвоированы и по утрам сами шагали в лазарет. Наши женщины работали на комбинате в управлении — чертежницами, копировальщицами, счетными работниками. Но основная масса выполняла тяжелую работу — набор баланса. Баланы — короткие бревна 70—80 сантиметров длиной. Их сплавляли по каналу к комбинату. Работа состояла в том, чтобы вылавливать их особыми крючьями и складывать в штабеля. Из них изготовляли бумагу особого сорта, очень прочную, для мешков под цемент. Эти мешки с цементом для пробы сбрасывали с высоты 15-20 метров — не рвались.
Персонал, обслуживающий лазарет, состоял из заключенных. Вольнонаемным был только главный врач и начальница санотдела — малоопытная, легкомысленная, хорошенькая фельдшерица, фаворитка замначальника лагеря. Медсестры (многие из них были из Ленинграда) работали хорошо, но их не хватало, и я решила подготовить кое-кого из больных к работе медсестрами.