Вот где придется работать «как специалисту» в течение пяти лет, подумалось мне. Ни одной книги, ни шкафа для книг. Мне не приходило в голову тогда, что у меня не будет и стола, за которым я мог бы писать.
Заключенные, коллеги по моей новой работе, встретили меня очень приветливо. Все они, включая делопроизводителя, занимавшегося внесением входящих и исходящих, были с высшим образованием, иногда высокой научной квалификации, и исключительно посланные по «контрреволюционным» статьям. В мое время (1931–1932 годы) я не знал ни одного заключенного, который был бы сослан по уголовному делу и работал как специалист в производственном или коммерческом учреждении лагерей. Уголовных почти не было и среди квалифицированных рабочих; в «Рыбпроме» все рыбаки были сосланы по «контрреволюционным» статьям.
Специалисты «Рыбпрома» были одеты немногим лучше моего. Одежда их представляла смесь своего, «вольного» платья с арестантским. Худые, осунувшиеся лица, особенный землистый цвет лица, типичный для арестанта, показывал, что живется им здесь не сладко. Но коль я появился, они сейчас же усадили меня за стол, принесли кружку кипятку, кусок черного хлеба, несколько мелких соленых сельдей и несколько кусочков сахара.
— Ешьте, пожалуйста, не стесняйтесь. Селедка своего улова, рыбпромовская, достали по блату. Начальства еще нет, здесь все свои, не бойтесь, никто не стукнет.
Я стал отказываться от сахара, так как знал, что сахар здесь — это сокровище.
— Ешьте, что вы! N. в посылке из дома получил и угощает. Здесь разрешается посылки получать. Этим, главное, и живем. Родные кормят. Сами голодают, а нам посылают. Доходят посылки хорошо. Конечно, через цензуру, но все в целости. Если и воруют, так на почте, потому что здесь в посылочной работают только заключенные, «каэры», то есть народ честный.
— Мне получить не от кого, жена в тюрьме, сыну двенадцать лет, он дома один и должен еще матери передачу носить, — отвечал я и решительно отказался от сахара.
От своих новых коллег я узнал, что вызван для работы в должности ихтиолога. Мне достали «положение» со списком должностей, из которого я узнал, что на моей обязанности лежит исследование рыб, планктона и рыборазведение.
Положительно, судьба мне благоприятствовала. Я хорошо знал всю безграничную фантастичность большевиков, но представить себе, что в штаты сугубо коммерческого предприятия ГПУ, основанного на том, чтобы выжимать на принудительном труде огромные барыши, включена должность таких платонических занятий, я никак не мог.
Около десяти часов появилось начальство — помощник начальника отделения — и проследовало мимо нас в свой «кабинет», to есть отгороженный неполной перегородкой закуток той же комнаты. Заведующий канцелярией отправился доложить, что согласно вызову, я представлен в «Рыбпром».
Вероятно, чтобы показать мне, что у него есть дела поважнее, он вызвал меня к себе только часа через два. Эти два часа я мог обдумывать предстоящую встречу. Я решил пытаться получить поручение по исследовательской работе. В «положении» было прямо указано, что на обязанности ихтиолога лежит исследование биологии рыб. Глупо было бы этим не воспользоваться. Исследовательская работа неминуемо связана с передвижениями в море и по берегу, и несомненно, они должны будут предоставить мне значительную свободу. Это должно облегчить мне побег. Необходимо было только придумать такую тему исследовательской работы, которая показались бы им практически интересной. Неужели я не изобрету такой темы? Только бы познакомиться с их работой, а изобретать практические темы меня уже научил Советский опыт.
Наконец начальство потребовало меня к себе. По выхоленной наружности, упитанной фигуре, манерам и обращению помощник начальника отдела В. А. Колосов был настоящий барин. По образованию — юрист старого времени. После революции занимал должность прокурора где-то в Туркестане, кажется, в Ташкенте. Беспартийный спец мог занимать такую должность, только на деле доказав свою близость большевикам. В 1928 году он, однако, на чем-то споткнулся и был сослан по уголовному делу приговором суда, а не ГПУ, на три года в Соловецкий концлагерь с последующей ссылкой в отдаленные местности еще на три года. В лагерь он попал в самое страшное время, но, человек неглупый, ловкий, с большими связями, не пропал и тут. В то время в Соловецком лагере махровым цветом цвела слава знаменитого и до сих пор, теперь гепеуста, а тогда еще заключенного, Френкеля. Попав в лагерь в качестве «каэра», Френкель превосходно понял, что в лагерных условиях не выжить. Чтобы спасти свою жизнь, он представил начальнику лагерей проект такой реорганизации лагерей, чтобы он из убыточного предприятия превратился в золотое дно для ГПУ. Проект предусматривает максимальное использование принудительного труда на лесозаготовках и в дорожном строительстве. Проект был принят. Френкель назначен во главе всей производственной работы лагеря. Коммерческая организация экспортных лесозаготовок, дававшая ГПУ необходимую для работы за границей валюту, дело рук Френкеля. Скольких тысяч жизней заключенных стоила карьера Френкеля — не представляю. Он жив и сейчас. Беломорско-Балтийский канал — одно из его последних изобретений, канал Москва-Волга тоже. Чистокровные чекисты один за другим появлялись и сменялись в лагерях, Френкель пересидел их всех и твердо сидит у власти теперь.
К этому-то Френкелю Колосову удалось попасть в личные секретари; на этом он и сделал в лагере свою карьеру. В этой должности он мог уже не только не бояться мелких и средних чинов лагерной администрации и охраны, но и крупных вольнонаемных гепеустов. Колосов любил рассказывать о том, как, будучи заключенным, он напился до беспамятства и в пьяном азарте атаковал часового лагерной охраны, обезоружил его и сам с винтовкой забрался на караульную вышку, где мирно уснул. Чтобы захватить его, был выслан целый вооруженный отряд. Схватили и привели в комендатуру. Что могло ожидать заключенного за такую выходку? Страшные побои и смерть. Но на грозный вопрос коменданта: «Кто ты такой? Давай документы!», пьяный Колосов гордо отвечал: «Я секретарь главного лагерного жида». Этого было достаточно, чтобы от грозного тона коменданта не осталось и следа. Пьяного Колосова бережно доставили на казенной лошади в город Кемь, на его «вольную» квартиру. Никаких последствий этого происшествия для него не было. Только утром, когда он, страдая от похмелья, явился с обычным докладом к своему начальнику, Френкель, смеясь, спросил его: «Правда, ты вчера в комендатуре обозвал меня главным лагерным жидом?» — «Ей-богу, решительно ничего не помню, что вчера было», — отвечал политично Колосов.
Когда срок заключения кончился и Колосову предстояло ехать в ссылку на три года в какую-нибудь гиблую дыру, где не найти ни заработка, ни пропитания, он предпочел остаться в лагере, перейдя на службу в ГПУ в качестве «вольнонаемного». Выписал в Кемь жену, устроил себе квартиру и жил прекрасно, пользуясь всеми благами служащего ГПУ, то есть всевозможными пайками, почти бесплатной одеждой и обувью, сшитыми руками заключенных, казенной лошадью и проч. В «Рыбпроме» он заведовал всей производственной, плановой и коммерческой работой, хотя о рыбном деле не имел никакого понятия. Но в этом не было ничего необычного для СССР. Там, как правило, руководители предприятий не имеют представления о деле, которым заведуют, и какие бы то ни было знания для руководителя вовсе не обязательны. Для работы у них есть спецы. Начальник сидит у себя в кабинете, подписывает бумаги, участвует в заседаниях и совещаниях, где более или менее ловко оперирует материалами и цифрами, которые ему изготавливают для каждого случая спецы. Надо отдать справедливость В. А. Колосову, что с готовым материалом он справлялся легко, особенные глупости не говорил и делал сравнительно редко, и поэтому среди начальников ГПУ пользовался репутацией делового и знающего человека. Правда, иногда выходили у него мелкие неприятности, когда он решался на самостоятельные распоряжения, но это были пустяки и легко сходили с рук. Раз, например, предлагая партию сельди и желая прельстить покупателя качеством товара, он телеграфировал в Москву, что отправляет «сельдь высшего качества с загаром, щечка красная». Колосов был, вероятно, убежден, что «красная щечка» и «загар» так же украшают сельдь, как румянец и загар ланиты юной девы, и ему в голову не приходило, что на грубом торговом языке эти признаки обозначают недоброкачественный товар.