К этим газетам и их сотрудникам не только заключенные, но и вольнонаемные гепеусты относятся с понятным презрением и ненавистью.
Кроме прессы на обязанности КВО лежит организация «митингов» заключенных. Устраиваются митинги по приказу начальства, но по случаю объявления нового займа, организации нового ударничества или борьбы с клопами, ликвидации прорыва на каком-нибудь фронте и т. д. Митинги по поводу займов и клопов самые частые, их устраивают после работ в рабочих помещениях. В более торжественных случаях митинг устраивается общий, между бараками, под открытым небом, но на пространстве, обнесенном проволокой. На митинг заключенных ведут в строю под конвоем и выстраивают вокруг трибуны. Затем все долго стоят в ожидании приезда начальства и, часто, немилосердно дрогнут. Когда начальство прибывает, кто-нибудь из главных «воспитателей» произносит с трибуны речь на политическую тему. В мое время (1931 и 1932 годы) обычно говорилось о «происках французского империализма», об успехе коммунистов на выборах в Германии и о «победоносном шествии коммунистической революции в Китае», об «успехах пятилетки». Теперь, вероятно, темы другие.
Речи об успехах перевоспитания заключенных произносились реже и сообщались по радио, так как предназначались они для гораздо более широкой публики, чем заключенные, которые на собственном опыте постигали блага «перековки». С одной из таких речей случился большой конфуз. Было это в Соловецком лагере в 1931 году. Старший воспитатель, произносивший речь, оказался пьян. Выяснилось это слишком поздно, когда он уже начал говорить, и оборвать начатую речь было невозможно. Бедняга заврался свыше всякой меры, но зато это была единственная речь, которую мы, заключенные, слушали с интересом и вниманием. В своей речи он сообщил, между прочим, что лагкоровское движение в концентрационных лагерях растет стихийно, что из числа заключенных выдвинулось уже пять миллионов лагкоров… тут он запнулся по невидимой для нас причине и прокричал в микрофон заключительную, блестящую фразу: «Сам Ленин был почетным лагкором».
Таким образом, в концентрационных лагерях заключенные не только должны представлять рабочую силу, но они организуют производство и торговлю, сами с оружием в руках охраняют себя от побегов или преследуют бежавших, сами организовывают за собой шпионаж, сажают в изоляторы, подводят под расстрел и, наконец, сами перевоспитывают и перековывают себя.
На первый взгляд это кажется невероятным. Но если вспомнить, что это все развилось из «лагерей особого назначения», где заключенные выполняли основное задание — уничтожение заключенных же, то современное положение в лагере нового типа, может быть, и не покажется таким удивительным. Надо только помнить, что состав заключенных не однороден, что, умея разбить его на такие группы, как бывшие чекисты, уголовники и «каэры», поставив их в разные условия жизни и работы и натравливая их затем друг на друга, ГПУ может создать ту атмосферу, в которой оно может справиться с чем угодно.
10. Мат, блат и стук
В Соловецком лагере существует поговорка, что три кита, на которых держится лагерь, — это мат, блат и стук.
Мат — это непристойная брань, доведенная в лагере до высшей виртуозности и получившая необыкновенное распространение. Ругаются заключенные и начальство, ругаются по всякому поводу и без всякого повода. Мне кажется, у заключенных в этом выражается их бессильная злоба, презрение к проклятой рабской жизни, из которой выбраться невозможно, презрение к самим себе, ко всему окружающему. У начальства это способ выражения своей власти и превосходства над заключенными, которых можно безнаказанно ругать похабными словами. Кроме того, в лагере, среди начальства и заключенных, есть прославленные виртуозы ругани, которые относятся к этому, как к известному мастерству, искусству, и ругаются с особым чувством и выражением. Один из начальников «Рыбпрома» был в этом деле одним из первых мастеров лагеря и настоящим художником. Ни одного распоряжения он не отдавал, не произнеся отборнейших непристойных выражений, не по адресу того, к кому он обращался, а за счет третьих лиц. Передать его речь в печати совершенно невозможно, хотя она необыкновенно характерна для лагерных отношений.
Надо представить себе, что если он отдавал, например, распоряжение написать деловую бумагу в ответ на непонравившееся ему отношение, форма его распоряжения заключенному спецу была примерно следующая:
— Будьте добры, напишите этим (далее следуют непристойные слова в самой фантастической комбинации), так напишите, чтобы у них по морде текло, на голову им, мерзавцам… на голову… — и далее опять хитроумная звонкая комбинация изощренных непристойностей.
У мелкого лагерного начальства, охраны и уголовной шпаны очень в ходу сочетание непристойной брани со словом «интеллигент» — несомненный результат культурно-воспитательной работы, которая ведется в лагере и имеет целью натравливать уголовных на политических и, особенно, на интеллигенцию. Это отрыжка и той кампании против интеллигенции, которую советская власть ведет в течение пятнадцати лет, только в лагере все это проходит более откровенно.
В этом отношении типична соловецкая сказка о Красной Шапочке, которую полностью, соловецким языком, передать тоже нельзя.
Пошла Шурка-Червончик (прозвище намекает на стоимость ее ласк), перековавшаяся заключенная, на собрание партактива ударников. Голову она повязала красным комсомольским платочком, оттого и Красная Шапочка. Вышла за проволоку, а навстречу ей Серый Волк.
— Куда ты идешь, Красная Шапочка? — спросил Волк и оскалил страшные зубы.
— А катись ты… интеллигент ты… — отвечала Красная Шапочка, да так отвечала, что Серый Волк отскочил от нее, как ошпаренный, т. д.
Речи на собрании актива перековавшихся заимствуются с натуры и никакой передаче не поддаются.
Без мата нельзя себе представить лагеря. По соловецким понятиям, на крепком и выразительном мате держится авторитет власти многочисленных лагерных начальников.
Но все же это скорее декоративная сторона, гораздо важнее два других «кита» — блат и стук.
Слово «блат» взято из воровского жаргона (так называемой «блатной музыки»). Блатной да воровской язык, значит, вор, кроме того, удалой, ловкий. В отличие от блатных, не принадлежащий к воровскому сословию называется «фраер». Фраер часто звучит презрительно. На соловецком языке «блатной» удерживает, отчасти, второе, побочное значение, означая ловкого, оборотистого, но отнюдь не уголовного, однако основное его значение иное; Блатной, на соловецком языке, — это человек, имеющий связи, протекцию, пользующийся незаконными привилегиями. Слово это имеет множество производных и широчайшее повседневное применение в лагере. Самое употребительное — это существительное «блат», что значит протекция, пособничество, знакомство. Приведу несколько примеров, поясняющих значение этого слова и его производных.
— Откуда папиросы, премиальные?
— Нет, по блату достал.
— Блатует ему, брат, начальство вовсю.
— Обжился я на командировке, блатишкой кое-какой обзавелся. Прислали нам нового завхоза. Блатной, блатнее некуда.
Мало сказать, что блат имеет в лагере огромное распространение; блат — это своеобразная система, определяющая все отношения в лагере. Нет сомнения, что начало ее заложено в самом ГПУ, оно ею пронизано сверху до низу, и от него ею заражены и лагеря. СССР — нищая, голодная страна, где на заработанные деньги почти ничего нельзя купить, но где при связях и положении можно достать все, в сущности, бесплатно. На этом особом положении находятся прежде всего служащие ГПУ, настоящие блатные советского государства. Карточки с тремя магическими буквами достаточно, чтобы перед ее обладателем раскрылась широкая дорога к получению незаконно и полузаконно всего того, чего лишены миллионы трудящихся — Гепеуст все получает не в обычном порядке: и так называемую «жилплощадь», то есть квартиру, и дрова, и продовольствие, и одежду, и место в вагоне, и билет в театр. Все это ему дается в зависимости от его влияния, связей и умения ими пользоваться, то есть по блату.