В Сочельник я часами бродил по улицам. Изгой, я хотел остаться наедине со своими мрачными мыслями. Атмосфера праздничного веселья действовала на меня умиротворяюще и удручающе одновременно. На Карлсплац я остановился перед своим магазином. Разбитое витринное стекло так и не заменили. Ветер трепал остатки витринной декорации. Владелец соседнего магазина как раз опускал ставни; он узнал меня и сказал, видимо еще переполненный ощущением праздника: «Год выдался удачный, не правда ли, господин Литтнер?» И тут он, похоже, сообразил, какую удачу принес мне этот год, и сразу же переменился в лице, оставив свое приподнятое, довольное настроение; опасливо оглянувшись, он прошептал быстро и осторожно: «Почему вы не уезжаете? Здесь уже лучше не будет!»
Я чувствую, будто меня несет по городу ветер. Уже не первую неделю! Внутренняя тревога не дает мне сидеть в моей комнате. Из дверей Фрауэнкирхе доносится музыка новогодней мессы. Я иду туда и смотрю на горящие свечи. Я вижу коленопреклоненных благочестивых людей, они молятся. Вдруг я чувствую, что их молитвы вызывают во мне какое-то отторжение и ропот. Изменят ли эти верующие люди мир? Восстанут ли они против существующей несправедливости? У входа в старый кабачок возле собора, куда я часто захаживал, висит большая табличка, сообщающая, что евреев здесь больше не ждут. Я иду дальше по узкому переулку к сгоревшей синагоге. Это руины, но лишенные всякой романтики. Видны только следы разрушений. Они как рана посреди города. Должен ли я встать к этой стене и произнести здесь свою новогоднюю молитву, как мои братья перед Стеной плача у разрушенного храма в Иерусалиме? Мысли мои путаются… Выброшенный из привычной жизненной колеи, я обращаюсь к идеям, которые еще вчера показались бы мне навеянными Востоком, идеями из священных книг, из «Тысячи и одной ночи», из глубокой древности. Быть может, Бог вышел из своего собора и сопровождал меня на пути к синагоге. Я, трезвый коммерсант нашего прогрессивного века, ощущаю приливы благочестия, обращаюсь к миру видений, к миру духов.
Мы с Кристой наконец-то получили разрешение войти в наш магазин, чтобы ликвидировать предприятие. Теперь все для меня — прощание и шаг в неизвестность. Я решил эмигрировать. Мне приходится эмигрировать. В американском консульстве в Штутгарте я подал заявление на получение визы в Соединенные Штаты.
Немецкие власти действуют быстрее, чем американское консульство. Я получил повестку в полицай-президиум. Там чиновник, совсем даже не отталкивающий, а вполне человечный, сказал мне, не скрывая своего сожаления: «Господин Литтнер, должен сообщить вам кое-что неприятное. Вам надлежит навсегда покинуть Германию, причем в течение двух недель. Вы можете подать прошение, чтобы вам разрешили остаться здесь, однако я уже сейчас могу сказать, что это не поможет. Прошения евреев постоянно отклоняются».
Поистине нелегко быть евреем! Еще совсем недавно необходимость навсегда покинуть Германию показалась бы мне тяжким наказанием, горькой ссылкой. Унижения и опасности последнего времени изменили мое настроение: изгнание представляется мне теперь счастьем и вратами свободы. Однако Германия оказалась тюрьмой не только изнутри, но и снаружи. Чтобы покинуть страну, где унижают мое человеческое достоинство, мне нужна страна, готовая меня принять, мне нужна виза, бумага, документ. Моя жизнь постоянно зависит от клочка бумаги. Я пробую получить разрешение на въезд в Венгрию. Мне отказывают. С помощью моего друга в Лондоне я пытаюсь получить вид на жительство в Великобритании. Но и эти усилия тщетны, хотя мой лондонский приятель даже готов взять на себя все расходы, связанные с моим пребыванием. Иностранные газеты много пишут о судьбе евреев в Германии. Однако другие государства закрывают свои границы перед евреем, который пытается избежать этой самой печальной судьбы. Наконец мне удается получить от чешского консула трехмесячную визу на пребывание в Праге.