С. Пионтковский.
I
В Нижнем Новгороде, высоко над Волгой, почти в центре старого Кремля с его древними кирпичными, покрытыми мхом стенами и башнями, раскинулось покоем буро-красное здание Аракчеевского кадетского корпуса. Фасад корпуса выходит на Кремлевскую площадь, с кафедральным собором, корпусною церковью и казенными зданиями; одно крыло смотрит на свой садик-плац, другое же глядит с высоты Кремля на убегающую в даль Волгу, на расстилающуюся за ней безбрежную даль лесов и лугов, на раскинувшиеся у слияния ее с Окой село Кунавино и ярмарку. Перед окнами корпуса – Мининский сквер с памятником-обелиском гражданину Минину [2]. У главного входа четыре медные на зеленых деревянных лафетах пушки эпохи Александра I с громадными гербами графа Аракчеева [3], с его девизом: «без лести предан».
Корпус наш был основан на средства, завещанные графом, и находился сперва в Новгороде, откуда и перемещен в Нижний Новгород…
С трепетом я перешагнул его порог осенью 1884 г., явившись в корпус, как выдержавший вступительный экзамен.
Ближе всего к кадетам стояли воспитатели. Они были для кадет наставниками, руководителями и заменяли им, как могли, близких родных. В то время педагогических курсов для воспитателей еще не было. Воспитателями являлись простые из строя офицеры, большею частью сами прошедшие кадетский корпус.
Были недалекие воспитатели, но они как-то быстро испарялись. Один штабс-капитан сапер, назначенный к нам в отделение, додумался читать нам вслух «Бурсу» Помяловского. Мы веселились от души, слушая чтение, но после ухода воспитателя проделывали в классе на практике все, что проделывали бурсаки и до чего сами мы не доходили. Мы репетировали «лимоны» маленькие и большие, делали «смази всеобщие», «вешали соль», проделывали и многое другое. Но этот воспитатель, хотя и с ученым кантом, являлся печальным исключением и вскоре оставил корпус. Время его воспитательства осталось у нас в памяти каким-то сумбурным. Его подлаживания к нам, скабрезные рассказы с целью понравиться достигали обратных результатов. Мы не любили его, мы понимали, что он делает многое, чего не должен был делать…
Научное образование в корпусе было поставлено основательно. Преподаватели относились к делу добросовестно, учили хорошо, проверяли знания строго, и в результате, кадеты приобретали действительные познания в пределах программы. Слабее других предметов были поставлены языки. Говорить на иностранных языках не выучивались, кто же поступал в корпус, владея этими языками, тот уходил из корпуса, разучившись говорить на них.
Был между нашими преподавателями один небезынтересный тип, немного «красный», как говорили тогда, которого мы звали «Иван Петров». Тучный, здоровый, с полным бритым лицом, медленной походкой и громким голосом, он преподавал физику и космографию.
Он любил острить с кадетами над начальствующим персоналом, рассказывал на уроках, что происходило на педагогических комитетах, кто из воспитателей подавал голос против кадет, кто за и т. д. Разговаривая с классом, он часто не слушал, какую чушь нес отвечавший у классной доски кадет, и обращал на него внимание только тогда, когда тот, добравшись до конца, выкрикивал: «что и требовалось доказать», и ударял крепко мелом по доске. Иван Петров тогда оглядывался, смотрел в упор на отвечавшего и медленно произносил «ступай, садись», и ставил хороший балл, при чем, ставя, говорил, как бы про себя «болваны».
В один из подобных ответов, когда Иван Петров был особенно в ударе и, разговаривая и смеясь с кадетами, уже совершенно не слушал, что отвечал вызванный, последний так громко выкрикнул заключительную фразу и так сильно хлопнул мелом, что Иван Петров вздрогнул.
Молча повернулся он к кадету, долго и пристально смотрел на него среди всеобщей тишины и, наконец, отчеканил: «Ослу, скотине превеликой, от бога дан был голос дикий. Ступай, садись, болван, одиннадцать баллов».
Фурор был полный.
Иван Петров ввел у нас «пятки». Так назвал он последние пять минут урока, объяснив, что у японцев есть обычай сидеть некоторое время на пятках ничего не делая. И вот он устанавливает такие же пять минут ничегонеделания или «пятки», в течение которых он будет говорить о чем угодно, но только не об уроке.
«Пятки» выполнялись свято и были спасительны, когда был спрос, урок же был трудный, Иван Петров не в духе и резал одного за другим, ставя единицы. Мы с нетерпением смотрели на часы и когда приближались последние пять минут, со всех сторон раздавалось: «пятки», «пятки». Иван Петров обводил класс злым взглядом и говорил: «Негодяишки, дождались таки пяток». Спрос прекращался. Иван Петров усаживался поверх чьей-нибудь парты и начинал разговоры.
Многое из тех разговоров было понято нами только позже; многого он не должен был говорить, но в общем мы его любили. Начальство внимательно относилось к урокам этого учителя и нередко во время их, в окошке классной двери, появлялась фигура директора.
Уже после нашего выпуска Иван Петров перешел в Петербург и сделался директором горного института и во время первой революции вел себя как-то неважно, двусмысленно. Его фамилия – Долбня [4].
Незадолго до нашего выпуска ввели новый предмет – законоведение.
Физическое воспитание занимало видное место в корпусе. Гимнастикой начинался и кончался день. Каждая рота в строю проделывала гимнастические упражнения в течение получаса и, кроме того, были отдельные уроки гимнастики поротно с палками. Всюду в ротах имелись гимнастические машины, и на переменах между уроками каждый старался пройти через какую-либо машину, особенно взобраться на мускулах по наклонной лестнице.
Венцом физического воспитания являлось строевое учение, производившееся по всем правилам военных уставов.
Кадет учили танцевать, но настоящая выучка всяких мазурок, венгерок и венских вальсов происходила не при учителе танцев, а в классах, за классными досками… Для кадет устраивались и балы, которых очень ждало всегда дамское общество и особенно местные институтки.
К женщине внушалось рыцарски-военное отношение. В отпуску на каникулах начинались невинные ухаживания, переходившие у некоторых в серьезные чувства и кончавшиеся впоследствии браками. Погоны, форма, уменье хорошо танцевать помогали кадетам у барышень…
Область половой сферы оставалась вне внимания нашего начальства; кадет считали детьми до восемнадцатилетнего возраста и, как во многих семьях, о взрослых юношах думали, что они «ничего еще не знают и ничего не понимают». Между тем уже с 4 класса многие кадеты познавали женщину. Одни бегали в отпускные дни на свидание к разным швеечкам и модисткам, других прибирали к рукам опытные дамы общества, а некоторые бывали даже и в публичных домах.
На одной из глухих улиц Нижнего Новгорода приютилось в те годы некоторое учреждение – «Конкордия». Кто-то из кадет узнал его первым; свел одного, другого товарища, и вскоре опытная хозяйка сумела сделать свое учреждение крайне популярным и соблазнительным для кадет. Барышни были молодые, веселые, брали пустяки, играл рояль, давали пиво. А главное – таинственность запрета, опасность предприятия и молодечество. «Он был в Конкордии» – звучало серьезно.
Летом же, во время ярмарки, некоторые храбрецы, переодевшись в отпуску в штатское платье, пробирались с городскими товарищами в самые сомнительные ярмарочные вертепы.
II
Параллельно с официальным воспитанием шло саморазвитие кадет в их внутренней кадетской жизни. Каждый класс жил своей жизнью, своими интересами. Товарищество спаивало класс. Можно было быть умным или глупым, прилежным или лентяем, храбрым или трусоватым, но нельзя было быть плохим товарищем. Решение класса являлось обязательным для каждого кадета. Решено не отвечать какого-либо предмета и кого бы ни вызвал учитель, хотя бы первого ученика, все отказывались отвечать…
2
[2] Минин (Кузьма Минин Захарьев Сухоруков), нижегородский гражданин, продавец мяса и рыбы, земский староста и начальник судных дел у посадских (торговых) людей. Известен в истории, как организатор дворянско-купеческого ополчения, очистившего Москву от поляков и покончившего со смутой. Минин являлся представителем торгового класса, субсидировавшего войну против поляков. На другой день после венчания на царство, Михаил Федорович (1613 г.) пожаловал Минину звание думного дворянина и вотчины. Умер Минин в 1616 году.
3
[3] Аракчеев, А. А. (1769 – 1834). При императоре Павле был петербургским комендантом, губернатором. При Александре I – военным министром, председателем военного департамента государственного совета. Известен, как организатор военных поселений, где с целью муштры были загублены сотни и тысячи душ крестьян. Аракчеев до самой смерти Александра I был всемогущим временщиком, подавлявшим всякую свободную мысль. В политике Аракчеев был представителем самых реакционных слоев дворянства. Перед своею смертью он пожертвовал 300.000 рублей для воспитания в кадетском корпусе бедных дворян.
4
[4] Долбня, И. П. – профессор. В 1896 году занял кафедру в горном институте в Петербурге; сочувственно относился к студенческим выступлениям 1899 – 1902 г.г. В марте 1904 года директор горного института Д. П. Коновалов начал преследование революционной части студенчества. Последнее ответило забастовкой и потребовало удаления Коновалова. Буржуазное студенчество, вначале голосовавшее за удаление Коновалова, потом отказалось поддержать революционное студенчество. Последнее вместе с либеральной профессурой выступило с резким протестом против действий буржуазного студенчества. Создался конфликт, который разбирался третейским судом чести в феврале – апреле 1905 г. В связи с коноваловским конфликтом шесть профессоров вышло в отставку, пятьдесят студентов были уволены на разные сроки, а девять исключены навсегда.
О коноваловском конфликте и роли в нем Долбни см. «Из истории студенческих волнений» СПБ, 1906 г.