Шел пятый месяц войны. Тяжелые бои велись на запале и севере, на юге нашей страны. Мы еще не знали о героях Брестской крепости. Севастополь и Одесса еще не названы были городами-героями, но весь мир уже видел, что в этих упорных боях Красная Армия похоронила гитлеровский «блиц-криг»— болтовню о победной войне, быстрой, как молния… Не только города, каждая деревушка, каждая высотка на родной земле оборонялись и уничтожали врага. Но перевес сил был пока еще на стороне фашистов, взамен разбитым они посылали новые войска, танки, самолеты из всех захваченных ими европейских стран. Они рвались к Москве, к Ленинграду, вопили о своих фашистских парадах в день нашего Октября на Красной площади у Москвы-реки, на Дворцовой площади — на Неве. Они напечатали даже черные пропуска со свастикой для входа на наши главные площади, готовили парадные мундиры…
Но Москва стояла «неколебимо, как Россия», над Кремлем холодный ветер ноября, как всегда, развевал красный флаг. Правда, вечерами он не освещался прожекторами, как в мирные дни. Москва была затемнена…
И все понимали, что в эту годовщину Октября впервые за двадцать четыре года Советской власти парада на Красной площади, наверное, не будет.
Вместе с комиссаром воздушных сил армии полковым комиссаром Александром Алексеевичем Званским мы прибыли ранним утром 7 ноября на заснеженный полевой аэродром наших бомбардировщиков провести праздничный митинг. Званский был уже в летах, среднего роста, полный, но авиационная форма, которую он носил с двадцатых годов, шла комиссару — иным его трудно было представить.
Мы знали друг друга с первых дней войны. В самые трудные минуты комиссар был воплощением спокойствия. Но сегодня Званский нервно ходил по летному полю и молчал, не отвечая даже на вопросы.
— Товарищ полковой комиссар!.. Товарищ комиссар!.. Вас срочно просят в радиорубку! — Офицер связи выбежал из штабной землянки без шинели и шапки, он задыхался от волнения и быстрого бега, и снег сразу накрыл его темные волосы белой тюбетейкой. — Скорее, скорее! — выкрикивал он на ходу. — Москва передает сообщение о параде…
Мы побежали к землянке.
Да! Знакомый голос диктора Левитана торжественно и гордо сообщал, что только что на Красной площади закончился военный парад в честь 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, с трибуны Мавзолея Ленина с речью выступал Верховный Главнокомандующий Сталин!..
Митинг, который состоялся в этот час на далеком аэродроме, мы не забудем никогда! Еще не унесли запорошенное снегом полковое знамя, а бомбардировщики один за другим поднимались в воздух — на врага!
Мы с комиссаром направились в политотдел своей Седьмой Отдельной армии. Вечером здесь, невзирая на фронтовую обстановку, будут отмечать двадцать четвертую годовщину Октябрьской революции. В этот час особенно хотелось быть среди друзей…
Густой снег шел и в Алеховщине, на Свири, где располагался политотдел. Наш самолетик мягко затормозил на лыжах, и мы тут же пересели на вездеход — «козлик». Юркая автомашина уверенно петляла меж высоченных сосен, освещая себе путь синими подфарниками… Мы вошли в политотдельскую землянку и, пожимая руки друзьям, сразу ощутили тревожное настроение собравшихся: под Тихвином — плохо…
Если вы взглянете на карту северо-запада СССР, недалеко от Ленинграда увидите два голубых пятна — Ладожское и Онежское озера, а между ними — синюю нитку реки Свирь. Тут, среди незамерзающих и в лютые морозы болот, среди вековых сосен, прерывающихся гранитными валунами, дивизии, полки и батальоны Седьмой Отдельной армии дни и ночи вели ожесточенные бои с финскими войсками.