Эти старые крепкие села были своеобразно по-русски красивы. Дома с резным крыльцом и цветными деревянными инкрустациями, просторные сени и чистые светелки. Стройные березки и пушистые северные ели вокруг. И неотрывно от всего этого — колхозный клуб, школа, хата-лаборатория. Поступь людей здесь уверенная, спокойная, завтрашний день богатого колхозного села ясен, светел…
Так было еще недавно. Так будет и в недалеком будущем.
Но сегодня холодный ветер медленно заносит сухим снегом печальное пепелище на месте деревни. Груды кирпичей и обгорелых бревен, битые черепки и растерзанная домашняя утварь чернеют по обеим сторонам дороги. Это мрачные следы немецкого зверя.
Недолго хозяйничали здесь фашистские бандиты, но никогда не забудут этого жители деревни и окрестных сел.
Неподвижно сидит на белом камне шестидесятилетняя Анна Алексеевна Шмакова. Слезы медленно текут по ее глубоким морщинам.
— Это злые слезы! — говорит Анна Алексеевна. — Страшен будет гнев народный, злой смертью помрут наши вороги в час расплаты…
У развалин собираются люди, вышедшие из лесных землянок при первой вести о Красной Армии. Наталья Ивановна Иванова, Иван Павлович Павлов, Анна Алексеевна Шмакова, дополняя друг друга, рассказывают о пережитом.
Немцы, как стая хищных волков, ворвались в беззащитное село. Бандиты бросились в избы, хватали все, что попадало под руки, взламывали сундуки, вытаскивали из печей хлеб, тут же, обжигаясь, жрали, голодные, вшивые и наглые, как отпетые домушники…
Нагрузив награбленное на украденные сани, варвары с ненавистью стали разглядывать красивые чистые русские дома, в которых им не придется заночевать. О чем-то посовещавшись, звери снова бросились по избам и стали их поджигать. Фашистские дикари, цинично смеясь, выгоняли полураздетых колхозников на мороз и бросали обратно в огонь имущество, которое пытались спасти несчастные…
Плачущие дрожащие ребятишки, не успевшие даже унести свои шубенки, избитые старики и старухи смотрели на догоравшие дома, и в их сердцах еще сильнее разгорался неугасимой огонь народного гнева.
Печальный рассказ продолжил 50-летний Василий Иванович Чуркин.
— Немцам мало было нашего горя. Лютые звери, они решили еще поиздеваться над нами. Однажды вывели всех стариков голодных, замерзших и заставили танцевать под улюлюканье и свист немецких солдат и офицеров. Какой-то мерзавец фотографировал наши «танцы»… А потом… потом и рассказывать страшно. Всех нас вывели и, подгоняя пинками и прикладами, повели в следующую деревню. Заперли всех в двух холодных избах. Какой-то офицеришка злобно сказал: «Если русс наступайт — будем вам стреляйт…» А когда наши части приблизились к деревне Г., немцы перед отступлением забили двери наших домов и подожгли их… Старухи, дети, старики задыхались в дыму и бросались к окнам. Немцы открыли стрельбу… Немногие из нас выбрались из горящих домов…
Колхозники продолжали свой рассказ. Лидия Щикалева и Мария Яковлевна Ильина со слезами на глазах рассказывали о том, как фашистские мерзавцы поймали в деревне 20-летнюю Клавдию Д., почтальона колхоза. Девушку зверски избили, над ней издевались… Клавдия сошла с ума.
Анна Ивановна Яновская, закрыв лицо руками, тихим голосом поведала о том, как на ее глазах немцы расстреляли раненых красноармейцев, найденных в колхозных домах…
Бесконечен счет народного горя. Но он будет оплачен сполна. Немцы хотели истребительной войны, они ее получают, устилая нашу землю тысячами своих трупов. Они поджигают наши дома. Но в пламени пожарищ рождается неугасимый, страшный для врага огонь народной ненависти и гнева. Враг будет уничтожен».