Не сомневаюсь в том, что в мостостроительстве наберется и еще пара-другая овсянок, ему подобных.
Но в расплодившемся множестве понтифекальных воробьев нет числа порхающим фигурам, достойным кисти не то, что Айвазовскаго, но самого Веласкеса.
Не знаю, многих ли эмигрантов убедят резвые понтифексы на переход по сооружаемым ими мостам к амбарам советской пшеницы.
Но самим понтифексам вступать на мосты дедушка Крылов – не советовал бы. По силе известной басни.
«Чем на мост вам итти, ищите лучше броду».
Прочитал у стараго, сильно забытаго, историка Ешевскаго.
Императрица Елизавета Петровна, растолстев к пожилым годам, так обленилась, что ей трудно стало уже подписывать не только деловыя бумаги, но даже письма.
Письмо к французскому королю, с поздравлениями по случаю дня рождения у него внука, подносилось ей к подписи в течение трех лет. И на силу, на силу то она однажды как то собралась с духом, подмахнула свое «Elizabeth».
Кипят споры о роковом вечере закрытия «Учредилки» матросом Железняком:
– Прекратил он тогда В. М. Чернова или не прекратил?
Выступают свидетели, утверждающие, что прекратил.
Сам В. М. Чернов настаивает, что – нет. После дружескаго нажатия матросом Железняком на плечо его, он существовал еще несколько минут и даже успел провести несколько резолюций.
Почему не верят ему? за что отказывают в этом триумфе?
Как будто дело в том, что угасла «Учредилка» четвертью час раньше или позже и задул ее один матрос или дули несколько матросов. Важно, что она сегодня угасла, а завтра уже не зажглась. Не могла зажечься. А угасла и не зажглась она по той простой причине, что, в существе своем, была подмочена. Одно дело – Учредительное Собрание, а другое Учредилка. Учредительныя Собрания на приказы разойтись отвечают:
– Мы уступим только силе штыков.
И штыки пред ними робко опускаются, потому что штыконосцы чувствуют за ними волю народа, которая сильнее штыков.
Учредилкам штыконосцы не дают даже произнести «историческия фразы». Просто командуют:
– Пошли к… (с разнообразием «морских терминов» в зависимости от энергии и вкуса взводнаго командира).
Уходят, оставляя себе в утешение право сказать:
– Мы уступили только силе штыков.
К сожалению, эта фраза в прошедшем времени и после поражения звучит далеко не так красиво, как в будущем – перед сражением.
Не знаю, правду ли передавали очевидцы, будто, во время этого предсмертнаго заседания «Учредилки», Ленин, в ложе, даже не удостоивал сидеть, а лежал, протянув ноги по стульям. И хохотал, как сумасшедший. Каковым, конечно, он уже был.
Провалявшись таким манером с полчаса или час, встал и уехал, предоставив «исторический вечер» судьбам его.
Историю делят на древнюю, средневековую, новую, новейшую и… скверную.
Увы! финал «Учредилки» относится всецело к области последней. И активно, и пассивно.
Собственно говоря, никакого «заседания» тогда в Таврическом дворце не было, а было два маскарада ряженых под «волю народа». Один маскарад отплясывает парламентскую пантомиму, с красивыми условными словами и, сглупа, без оружия. Другой, полукавее и понаглее, вооруженный и с словами матерными. Вооруженные матерщинники вытурили безоружных краснословов, положили ноги на стол и заявили:
– Воля народа это мы. А кто не приемлет, того прикладом по башке да к стенке.
На деле, конечно, «воля народа», тем вечером, даже и не заглядывала в Таврический дворец. Да и вообще: где, кто, когда и как ее видел и в то время, и после эту истинную то «волю народа» и смеет с уверенностью сказать, что его не обморочило ряженое чучело. Все искали и ищут, ловили и ловят эту «Синюю Птицу». Романовцы, кадеты, эс-деки, эс-эры. И всем она ни даже кончика хвоста своего не показала. И все, оставшись при сомнении, сидят у моря и ждут погоды – тоже при сомнении.
Вон – царисты уж как усердствуют, и манят, и толкают, сыграть на «волю народа» в кн. Николая Николаевича. А старик то не так прост как слывет. На все уговоры и соблазны знай твердит одну песню:
– Выступить готов, а выступлю, когда рак свистнет.
Потому что ожидать, будто нынешняя Русь, взбаломученная до дна, растрепанная, раздробленная, способна возжелать «всенародным призванием» не только Николая Николаевича, но кого бы то ни было, единично ли, коллективно ли, – конечно, равносильно чаянию свиста от рака. Или, если угодно более поэтическое упование:
– «Когда спящий проснется».