Против фронта Первой армии находятся, самое большее, четыре дивизии. Полк русской пехоты только что прибыл в Хонкеико (Пенчихо) из Мукдена против нашего правого фланга, а Мукден остался совершенно без войск. Как я уже говорил вам несколько дней тому назад, сражения под Ляояном не будет, а мы примем участие в сражении под Ампингом и Токайеном в то время, когда Вторая армия, вероятно, будет драться под Аншантиеном.
Первая армия теперь совсем готова к выступлению, и маршал Куроки запросил по телеграфу штаб Маньчжурской армии о разрешении наступать, но еще не получил ответа. Никто из нас нисколько не беспокоится за фронт нашей армии, но мы очень тревожимся о делах во Второй армии. Наш штаб опасается, что Куропаткин отступит, прежде чем будет вынужден дать решительное сражение. Нашей армии придется встретиться с затруднениями по устройству сообщений. Если же Куропаткину удастся ускользнуть, то все наши прошлые победы ничего не будут стоить и на нас падет вечный позор и унижение. Желаем мы или нет, а Первая армия должна принять на себя ответственность за неудачу или успех отступления Куропаткина. Если время для нашего наступления будет правильно выбрано, то тогда и только при этом условии маршал Ойяма будет в состоянии одержать решительную победу. Однако нам чрезвычайно трудно начать наступление именно в эту минуту. Как при Гравелоте саксонская армия напала на правый фланг французов и этим решила исход того дня, так и Первой армии было бы желательно обрушиться на русский путь отступления. Точным и вовремя исполненным движением мы решаем первый период кампании. Начав движение слишком рано или слишком поздно, мы можем испортить все и навлечь на себя вечный позор. Но вот в чем заключается затруднение: мы не можем двинуться ни на ярд, пока не получим приказаний от Ойямы, хотя нам, а не Ойяме известен самый важный фактор всего этого вопроса, а именно сколько времени нам потребуется для того, чтобы нанести поражение четырем русским дивизиям у Ампинга и Токайена.
Я спросил, сколько времени счел бы он нужным. Он ответил:
Хотя это и очень трудно сказать по неимению у нас достоверных карт этой части театра военных действий, но, по моим расчетам, на это потребуется три дня после необходимых приготовлений. Насколько можно заключить по нашим картам, местность представляет большие удобства для обороны. Мы должны будем попытаться обойти позицию, чтобы не терять напрасно много людей. Куропаткин провел хорошую дорогу от Токайеиа к Ашантиену, и она послужит ему значительным облегчением для усиления его правого фланга против нашего левого. Каждый километр, пройденный Четвертой армией к северу, конечно, умаляет эту опасность. Ясно, что если Первой армии будет приказано наступать преждевременно, то армии придется начать его имея оба фланга неприкрытыми. Левый фланг будет открыт для атаки со стороны главных сил Куропаткина от Ашантиена вдоль по хорошей дороге; правый - для атаки со стороны Мукдена и с севера. Из двух последняя опасность наименее серьезна, в особенности потому, что раз мы двигаемся, то мы не дадим русским много времени на обдумывание.
29 июля, Сокако. Сегодня штаб прислал мне сведения о положении дел, но почти все их содержание было уже сообщено мне Фуджии 26-го числа. Там заключались только две новости. Русская канонерка Джибути поднялась вверх по Ляо до пункта в шести милях выше Денсотаи (Densotai), где она будет неминуемо захвачена. 12-й дивизии удалось овладеть позициями у Содаико (Sodaiko) Ейкасеки (Eikaseki), которые, по мнению Фуджии, были так важны для Ноги.
Русские пускают воздушные шары перед нашим фронтом и перед фронтом 12-й дивизии. Судя по маневрам и опыту Южно-Африканской войны, они должны получить теперь массу превратных донесений.
30 июля. Выехал рано утром на прогулку и встретил Фуджии с полковником Курита и майором Факуда, отправлявшихся в Лиеншанкуан. Я полагал сначала проводить их часть дороги, но, заметив, что я им мешаю, я поспешил воспользоваться первым предлогом уехать. Я чувствую, что что-то носится в воздухе. Их сумы и кобуры были плотно уложены, и за ними следовало трое вестовых. Кроме того, они, видимо, нисколько не обрадовались, увидев меня. Единственной новостью, которую Фуджии мне сообщил, было то, что сегодня генерал Ноги наступает с целью овладеть самой последней линией холмов, отделяющих его армию от Порт-Артура.
Лиеншанкуан, 3 августа. В 7 ч. вечера я получил из штаба известие, что армия завтра начнет движение. Я уложил пищи на 3 дня, наелся до отвала рисом и выехал из Сокако в 9 ч. 30 мин. утра. Я ехал медленно и в 11 ч. 30 мин. вечера прибыл к дому, занятому иностранными офицерами, прикомандированными к 12-й дивизии. Все они спали, и, поставив своего старого коня в пустое стойло, я пробрался в комнату настолько искусно и тихо, насколько мне позволяли распростертые всюду тела, и улегся на скамейке. Маленькая комнатка, жаркая до духоты, была вся занята шестью спящими офицерами и полна бесчисленными москитами. Я не мог ни на минуту заснуть. Некоторые военные агенты начали вставать в 1 ч. 30 мин. ночи, так что я не имел даже возможности забыться хотя бы на десять минут. В 3 ч. 30 мин. ночи мы выехали при великолепном лунном свете, какой бывает через четыре дня после полнолуния. Полуосвещенные этим обманчивым сиянием самые обыкновенные предметы принимали фантастические образы, что соответствовало моим мыслям о наступающем дне. Недалеко от подножия Мотиенлинга мы превратились в странную процессию призраков, ощупью двигавшихся среди волн висящего тумана, который спускался в долину и делался все гуще и гуще.
Наконец в 5 ч. утра мы достигли вершины перевала и очутились над этим изменчивым и таинственным покрывалом тумана, который уже наполнил собой всю широкую долину, откуда мы только что выбрались. Солнце, красное и сердитое, еще поднималось только над горизонтом и ярко освещало острые верхушки гор, похожие на изумруды, плавающие в молочном море. В западном направлении туманные испарения уже подымали свой занавес над сценой приближающейся мировой драмы, единственными привилегированными зрителями которой была только наша маленькая группа. Но почему медлили актеры? Для того ли, чтобы дать нам возможность полюбоваться удивительной красотой декораций? Предполагалось, что под нами находилось около 80 000 человек на расстоянии ружейного выстрела друг от друга. И все-таки даже краснокожие индейцы, сидящие в засаде в глубине первобытного леса, не могли бы быть более невидимыми или хранить более мертвое молчание, чем эти войска. Это - последствия бездымного пороха. Ни одна континентальная армия не училась этому, и нет ни малейшего вероятия, что армии, оставаясь тем же, чем они есть, выкажут малейшую склонность этому поучиться, пока в один прекрасный день летящие неизвестно откуда маленькие пули не внесут собой в среду нашей наиболее консервативной профессии убеждения в необходимости строго соблюдать скрытность и тишину.
Я пошел пешком к старой кумирне и присел там ненадолго, сожалея, что не мог перенести на полотно красоту окружавшей меня природы. Передо мной расстилался безмолвный пейзаж: великолепные зеленые поля, а за ними более нежного, изумрудного цвета горы, бледневшие мало-помалу и, наконец, на далеком горизонте принимавшие вид серовато-голубых облаков... Выстрел... долгое молчание... за ним другой и еще другой. Кровь быстрее потекла по моим жилам и, хотя я и не мог видеть, но, казалось, чувствовал, что при этом призывном могучем голосе много тысяч людей крепче сжали в руках свои ружья и сплотились вместе душой и телом в ожидании того, что готовил им этот день.
Это было в 6 ч. 15 мин. утра. В 6 ч. 30 мин. Куроки, в сопровождении нескольких своих штабных офицеров, прибыл к старой кумирне. Во время непродолжительного с ним разговора я получил от него для Винцента разрешение поехать ближе к передовым позициям. Куроки сказал мне, что, по счастью, утро было туманным и это помогло гвардии занять свою позицию без тяжелых потерь от неприятельской артиллерии. Куроки был более тих и спокоен, чем обыкновенно. Одно его присутствие оказывает успокоительное действие. Я сказал об этом одному из адъютантов; он согласился со мной и прибавил, что 19 июля все в штабе провели в состоянии смертельного беспокойства за 12-ю дивизию у Чаотао, только один Куроки относился к событиям совершенно спокойно и этим помог всем чувствовать себя лучше. В 6 ч. 45 мин. утра я мог расслышать барабанную дробь сильного одиночного огня японцев и резкие ответные звуки русских залпов...
В 7 ч. 40 мин. артиллерийский огонь сделался очень сильным, хотя орудия 12-й дивизии еще не принимали в нем участия. Вместо отыскивания неприятельских батарей по их дыму их место теперь легко определялось по круглым дымкам шрапнелей, которые они привлекали на себя. Наблюдая внимательно через пелену этого дыма, можно легко заметить зловредные маленькие языки желтого пламени, обозначающие ответные выстрелы русских орудий. И русский и японский порох дают большую вспышку огня.