Стаса в это время экстренно услали в командировку, отказаться он не мог, поручил мне разработку, пообещав вернуться как раз к моменту судебных заседаний.
Он мне сказал, чтоб я старалась, что он мне верит, как себе… Ну вот кто после этого не рыл бы землю клыками, словно матерый секач в поисках сладких корней?
Вот-вот…
Я рыла-рыла и нарыла… Такое, что, когда поняла, от радости чуть было не принялась танцевать, потому что с вновь открывшимися обстоятельствами Горелый, до этого вполне уверенно шедший на административку или условку на крайний случай, имел все шансы отхватить по максималке. Семерку.
Его адвокаты, судя по всему, поняв, насколько они просчитались, принимая меня за обычную слабую девочку, не способную логически мыслить, теперь изо всех сил отрабатывали деньги клиента.
Но впустую!
Стас задерживался, у него было что-то со связью все эти недели, но мне его помощь, собственно, и не нужна была. Я справлялась! Я справилась!
Горелый уехал в зону на шесть лет, чему, кажется, был безмерно удивлен. Наградил меня перед тем, как его вывели из зала суда, таким взглядом, что я его во сне потом несколько раз видела и каждый этот раз вскакивала в холодном поту… Но в тот момент я была в эйфории! Мое первое, полностью самостоятельное дело! И такая безусловная удача!
Стас удивится! И похвалит!
Стас удивился. И не похвалил.
Когда мы с ним встретились, через неделю после суда над Горелым, я, признаться, ждала восторгов. Радости. Предложения руки и сердца, в конце концов!
Но Стас был явно чем-то серьезно загружен, он выслушал мои впечатления от дела, покивал, чуть скривившись, а затем уехал, отговорившись срочным делом и оставив меня за столиком кафе одну.
С тестом в сумочке, который я так и не успела ему показать. Хотелось сделать это в финале, так сказать, вишенкой на торте…
А вишенку, в итоге, получила я, когда Стас на следующий день пригласил меня официально к себе в кабинет и равнодушно кинул через стол бумажку о том, что я не прошла испытательный срок и теперь меня увольняют.
Я смотрела на приказ, хлопала ресницами и абсолютно, вообще ничего не понимала!
— Стас… Но… Я же…
— Мне больше нечего вам сказать, Карина Михайловна. Кабинет освободите сегодня, в течение дня.
Я встала, полностью оглушенная случившимся, и молча вышла.
На немеющих и подгибающихся ногах доползла до туалета и там благополучно свалилась в обморок.
Очнулась в больнице уже, с угрозой выкидыша.
Стас пришел на следующий день, хмуро сел рядом с кроватью, кивнул на мою руку, инстинктивно прикрывающую живот:
— Почему не сказала?
— А когда? — горько прошептала я, — не успела… Сюрприз хотела…
— Сюрприз, блять… — мрачно пробормотал он, — охеренный сюрприз получился. Во всех смыслах.
— Стас… — я, хоть и была слаба, понимала, что это, возможно, последняя наша встреча, и надо расставить все точки над i, хотя бы для себя понять, что произошло, почему именно так все? Я же… Я же ничего не сделала плохого! И ему ничего плохого не сделала! Я же любила его! — Почему ты так со мной? За что?
Он посмотрел на меня холодно, и я поразилась тому, насколько чужой, мертвый у него взгляд! Сейчас рядом со мной сидел чужак, вообще не знакомый! Не тот мой первый мужчина, моя первая любовь, с которым я планировала всю жизнь прожить, о котором ночами думала!
— Завтра тебе сделают аборт, — сказал он, — я договорился.
Мне показалось в этот момент, что все происходящее — бред. И до этого-то был бред, а сейчас вообще — бредовей некуда… Сплю, что ли?
Но щипание себя за ногу ничего не дало: палата была на месте, жестокий человек, в которого переродился мой любимый, тоже. И слова его острые и тяжелые, никуда не делись.
И смысл их я уловила, осознала. И, сглотнув, ответила:
— Нет. Я не хочу.
— А тебя никто не спрашивает, — усмехнулся он, и я опять поразилась, насколько мне эта его усмешка была незнакома, чужда. Он притворялся, выходит? Все время? Да? Или это я была такой дурой, что не замечала очевидного? — Мне проблемы не нужны, тем более, теперь. — Продолжил он, — ты и без того мне кучу проблем принесла своей неуемной энергией.
— Ты о чем?
— Не важно. Главное, что ты избавишься от ребенка. И только на этих условиях я позволю тебе вернуться в мою жизнь.
Я закрыла глаза, пережидая бешеные эмоции внутри, а затем открыла и спокойно, так же холодно, как и он, ответила:
— Нет.
— Карин… — Стас неожиданно решил сменить тактику, придвинулся, взгляд его потеплел, а я пришла в ужас от этой метаморфозы. На меня смотрел мой любимый мужчина. Тот самый, который опора, поддержка и прочее… Боже… Я была такой непроходимой дурой? И он меня все время такой считал, да? — Слушай… Ты наворотила дел… Мне этого не разгрести без тестя… Понимаешь?
— Тестя… — эхом повторила я, еще больше прозревая.
— Ну да… Он же в Аппарате… Только он поможет.
— Ты женат, — я не спрашивала, просто констатировала факт. Не для него. Для себя, дуры беспросветной, слепой.
— Ну да, — Стас удивленно моргнул, — постой, а ты что… Не знала?
Я ничего не ответила, просто отвернулась, переживая свою дурость. И окончательное крушение всех иллюзий. Если до этого еще были какие-то мысли, что это все не так, что надо понять, надо выяснить, и так далее, то в тот момент все встало на свои места, сложилось в пазл.
Он женат. Ну, конечно! И тесть у него в Аппарате. А я чего-то не так сделала, и, скорее всего, именно в деле с Горелым, и теперь бедному Стасу это расхлебывать. Именно потому он на меня был так зол. Конечно, не ожидал, что я так вцеплюсь, так сработаю!
Скорее всего, все было нацелено на то, что я проиграю! И именно поэтому Стас пропал с радаров, отговаривался сложностями! А потом просто все так быстро завертелось, что он либо не успел вернуться и меня отстранить, либо… просто не смог этого сделать! Дело приобрело широкий резонанс, отслеживалось газетчиками и массовыми интернет-изданиями, вполне вероятно, что за ним пристально следили с самого верха… И влезать в такой ситуации, чтоб окоротить зарвавшуюся прокуроршу… Ну, такое… Своя шкура дороже… А меня потом можно и под зад ногой, если что. И свалить на меня все грехи перед… заказчиками? Проплатившими освобождение своего клиента? Ох…
Я повернулась, по-новому глянула на Стаса.
Он что-то бормотал про то, что мы будем вместе, что нам надо потерпеть, и как же так я не знала… Он же не скрывал… Ага, не скрывал, да. Просто не говорил. А я, дура, и не спрашивала, считая само собой разумеющимся, что он свободен! А как иначе-то? А оно вот как иначе-то…
Я перебила весь этот бред:
— Если ты не оставишь меня в покое, прямо сейчас, я сдам тебя внутрякам.
Стас, судя по всему, разогнавшись, не смог сразу затормозить, удивленно раскрыл рот. И виду него при этом был нереально глупый.
— Я уеду, не буду тебя больше беспокоить, — продолжила я, пользуясь паузой, — и никому ничего не скажу. Но и от тебя жду ответной услуги. Свали из моей жизни и никогда в ней не появляйся больше.
— Ты… — он отмер, наконец, — ты ничего не докажешь… Я вообще не понимаю, о чем ты…
— Не докажу, — покладисто кивнула я, — но слухи пойдут. Оно тебе надо? Ну вот… Уходи, Стас.
Он закрыл рот, помолчал, а затем поднялся и вышел, больше не оглянувшись на меня, не имеющую сил даже подняться с кровати.
Оставил, словно надоевшую игрушку.
А я провожала его взглядом и сама себе боялась признаться.
Что ждала, когда обернется.
Дура, чего уж там.
Глава 10
Утром двадцать седьмого августа я решаю прекратить добровольное затворничество. Все это время Горелый никак не проявляется, хотя слухи о новом хозяине барского дома ходят один другого интересней.
Кто-то судачит, что тут, у нас, будет скоро публичный дом, именно с этой целью и строится бассейн с альпийской (будь она неладна) горкой… Ну правильно, для каких еще нужд такое роскошество? Только проституток в бассейне купать и по альпийской горке валять…