На минуту он вспомнил дона Фарину. Ну что ж, не будь его, он, пожалуй, не стоял бы сейчас здесь.
На следующее утро после его визита к дону Фарине тот прислал с Аттилио сто пятьдесят лир. Кучер, найдя мастерскую запертой, пришел к нему домой и застал его в постели. Он вручил ему конверт с деньгами и передал слова хозяина:
— Дон Гаэтано сказал, что еще ни от кого не брал милостыню. Он сам ее подает. Здесь сто пятьдесят лир, которые, по твоим словам, он остался тебе должен. Но при встрече с ним тебе лучше отвернуться. Как заказчик дон Фарина для тебя умер.
— Так он и сказал? — спросил Амитрано. — Тем лучше! Счастье его, что ему не приходилось ни от кого получать милостыню. А при встрече с ним я не только не отвернусь, но всякий раз, вспомнив вчерашний вечер, буду призывать на него и на всю его семью столько же несчастий, сколько мук я из-за него вытерпел и все еще терплю!
Теперь он не испытывал к нему никакой ненависти, осталось только легкое презрение.
«Пусть бы он хоть один раз встал в такую рань, как эти люди, и посмотрел бы на них».
Пока не раздался звонок, он от нечего делать смотрел по сторонам. Слева на горизонте небо было темно-лилового цвета.
Как раз в ту сторону ушел его тесть. Тесть выходил из дому каждый день в половине седьмого. До места работы ему было полчаса ходу, к обеду он не возвращался, а съедал у себя на каменоломне завтрак, который дочь приготовляла ему с вечера. Но иногда, чаще всего летом, Ассунта посылала ему с Марко или Паоло узелок с обедом. Так бывало, когда Амитрано перепадала работа и они могли себе позволить питаться по-человечески. Ассунте неприятно было думать, садясь за стол, что отец ее ест один, как собака. Она чувствовала себя виноватой в том, что старик должен работать, хотя в его возрасте ему давно пора было бы отдыхать. Потом у Амитрано стало меньше работы, потом ее не стало совсем, и теперь Ассунта не посылала больше к отцу мальчиков. Сами они днем тоже чаще всего перехватывали что-нибудь на ходу, всухомятку, а горячую пищу ели только вечером, когда вся семья собиралась вместе.
«Бедный папа! Нелегкая у него старость!» Ему стало больно, словно это был его родной отец, и он пожалел, что порой попрекал его за немощность и за то, что тот не может уже работать, как прежде.
«Чего не наговоришь под горячую руку! Ну да ладно! Будем надеяться, что я как-нибудь устроюсь. Тогда и он сможет приехать к нам, и ему тоже станет полегче».
Подошел поезд. Отъезжающие забегали по платформе, из зала ожидания высыпала толпа. Поезд остановился, все бросились к дверям вагонов.
Амитрано поднял с земли свой сверток и не спеша последовал за толпой. Он предпочитал войти в вагон последним, пусть даже придется стоять, лишь бы его никто не толкал. Суматоха на платформе продолжалась всего несколько минут. Рабочие быстро разошлись по вагонам, расселись на свободные места.
Амитрано остался на площадке и прислонился к двери. Отсюда ему виден был весь вагон. Он вглядывался в лица пассажиров, в выражение их глаз, прислушивался к их разговорам. Говорили о получке, о работе, предстоящей и уже проделанной. Все это было для него не ново и тем не менее очень интересно.
Потом, чтобы не промокнуть — на площадку залетали брызги дождя, — он прошел в середину вагона и прислонился к спинке скамьи.
Голоса пассажиров постепенно слились в один сплошной гул. Он пристально смотрел в окно. Поля и море навевали на него грусть. Быть может, первый раз в жизни море показалось ему таким иссиня-черным и мрачным. При виде его мысли становились еще мрачнее. А равнины родной Апулии, как бы выброшенной за пределы всего полуострова, поросшие чахлыми, кривыми, сморщенными оливами, вызывали в нем такое чувство тоски и растерянности, какого Амитрано никогда еще не испытывал… Он смотрел в окно, словно ожидая ответа на все мучившие его вопросы, которые поминутно рождались в его душе.
Даже море, безбрежное и спокойное, казалось мертвым, безжизненным. Нет жизни на его родной земле; нет жизни ни для него, ни для тысяч таких же, как он. Они всеми забыты, даже богом, который не оставляет на их долю ничего, кроме жалкого куска хлеба с помидором или листиком латука. Сколько Амитрано себя помнил, в этих краях всегда царила такая же нищета, хотя земля давала оливковое масло, хлеб, вино и овощи. Стоило только взглянуть на этот краснозем, который крестьяне своими руками расчистили от камней и который веками возделывают, не разгибая спины. Люди здесь все больше чувствуют свое одиночество и бессилие. Да и на что южанам та сила, которую они ощущают в себе, ведь они все равно навеки прикованы к этой земле.