Сейчас, собираясь вступить в борьбу, еще более жестокую, чем та, которую многие годы ему приходилось вести, он, человек вовсе еще не старый, вдруг почувствовал себя жалким и одиноким. Он боялся, что для такой борьбы у него не хватит сил, прежде всего моральных, душевных сил.
«Будь у меня хоть кто-нибудь, на кого можно было бы опереться! Кто подбодрил бы меня, поддержал добрым словом!»
Но ему приходилось во всем полагаться только на себя. Находить в самом себе силы и еще подбадривать других, особенно Ассунту. Делать вид, что он исполнен решимости и веры в будущее, хотя вера эта посещала его не так уж часто.
Он поделился своими планами с тестем. Тот посоветовал еще раз все хорошенько взвесить. Он упорно продолжал развивать свои мысли, надеясь, что тесть хоть немного его подбодрит. Но старик замкнулся в угрюмом молчании, а потом сказал:
«Сын мой, тебе виднее!» — и ушел, не в силах побороть волнение.
«Живем один только раз! — сказал себе Амитрано. — Была не была, рискну. Иначе так никогда и не решусь!»
Сидевший на скамейке, около которой стоял Амитрано, Николо Терлицци, оторвавшись от газеты, взглянул на Амитрано и поздоровался:
— Привет, Элиа! Тоже куда-то едешь?
В вопросе его не было ни удивления, ни излишнего любопытства.
Николо Терлицци был высокий, тощий мужчина с темными глазами и выдававшимися скулами. Когда он говорил, у него обнажались верхние металлические зубы, теперь уже сильно потускневшие. Его правую щеку до самого подбородка пересекал широкий шрам, поэтому рот у Николо всегда оставался приоткрытым. К тому же одна нога у него была короче другой, но ходил он без палки. Изувечили его на войне, куда он, по его словам, не попал бы, кончись она хоть тремя месяцами раньше. Но увечьям своим он, казалось, не придавал никакого значения. Так уж ему на роду написано, часто повторял он. Те, с кем он об этом заговаривал, на всякий случай делали вид, что не принимают его слова всерьез, ведь он моментально вспыхивал, и тогда уж, где бы это ни происходило, открыто поносил всех тех, кто нажился, оставаясь в тылу, а теперь стоит за порядок и дисциплину. Государство давало ему мизерную пенсию, а семья у него была в шесть человек. После того как он долго грозил и доказывал, ему удалось, наконец, устроиться на табачную фабрику, и теперь он ездил туда каждый день.
— Сегодня и я еду с вами, — сказал Амитрано и улыбнулся.
— Вот как! Ну, тогда ты попал в хорошую компанию, — Терлицци тоже улыбнулся. — Может, хочешь немного посидеть? — Он привстал, больше из вежливости.
— Нет, нет! Я не устал.
Терлицци взглянул на него, словно все еще ожидал ответа на первый вопрос. Амитрано понял это, но его любопытство не показалось ему нескромным. Он подумал, что Терлицци как раз тот человек, от которого он мог бы получить кой-какие сведения о Бари. Он наклонился к нему, чтобы другие не услышали их разговора.
— Еду присмотреть себе место. У нас — прямо ложись да помирай. Ты этого не чувствуешь, потому что большую часть времени проводишь в Бари.
— Конечно!
— Торговля в упадке, в мелкой промышленности положение и того хуже. А уж о моем ремесле и говорить нечего. Вот я и задумался. Детей у меня хоть отбавляй. Сейчас для меня самое время на что-то решиться.
Заметив, что Терлицци слушает его со все возрастающим вниманием, он немного приободрился. Рассказывая о своем положении, говоря о своих планах человеку, о котором за минуту до этого он и не думал, Амитрано почувствовал как бы прилив свежих сил, еще не доехав до места, еще не начав свои поиски.
— Ну, так что ты мне скажешь? Какой район, по-твоему, самый подходящий?
— Ба! Да тут и думать нечего — конечно, новый. У набережной. Где ты найдешь место лучше? По-моему, там легче всего будет заполучить работу.
— Но, может быть, там труднее найти помещение? И потом, кто знает, какую цену за него заломят!
Терлицци пожал плечами и ничего не ответил.
Разговор их на этом закончился, и Амитрано снова принялся смотреть в окно.
Поезд подходил к городу, и многие пассажиры начали готовиться к выходу. Темно-лиловые тучи сплошной пеленой застилали все небо.
— Скоро, пожалуй, и здесь начнется дождь, — заметил Терлицци, когда поезд остановился. Они подождали, пока выйдут другие пассажиры.
— Будем надеяться, что обойдется без дождя.
— Ну, до свиданья, желаю удачи! — Взяв свою кожаную сумку, Терлицци, хромая, ушел.
Амитрано не спешил. Ему хотелось сперва немного осмотреться. Он вышел одним из последних и шагал позади торопившихся к выходу рабочих.
Он очутился на привокзальной площади. Последние пассажиры бежали к трамваю. Когда трамвай отошел, впереди открылся проспект, деливший город на две части. Он смотрел на него до тех пор, пока длинная широкая улица не слилась в одну светлую бесконечную линию. Прошло всего несколько минут, как он приехал в этот город, и опять страх чуть не овладел им.