— Папа, как ты себя чувствуешь, папа! — окликала деда мать и гладила его по лицу. — Он вспотел, он весь мокрый, — сказала она, повернувшись к мужу. Вынув из кармана платок, она вытерла ему виски.
Амитрано расстегнул тестю жилет и даже рубашку.
— Ему нужен воздух. Оставь его. — Нагнувшись, он расшнуровал ему высокие башмаки с гетрами. — Пойди, согрей немного воды.
Ассунта еще раз вытерла больному лицо и собралась было идти. Тут она заметила сына.
— Передай Кармелле, чтобы согрела воду, да побыстрей, — сказала она и снова вернулась к отцу. — Как по-твоему, что с ним?
Марко передал поручение и, возвратившись в комнату, остановился у двери. Отец и мать стояли возле дедушки и смотрели на него, не зная, что предпринять. Мастро Паоло дышал тяжело, через силу. Мать окликала его, вытирала ему пот со лба.
— Папа, ты меня слышишь? Папа, скажи мне, как ты себя чувствуешь? Может, ляжешь в постель?
— Нет, в постели ему будет хуже, — сказал Амитрано, стараясь нащупать пульс. Он повернулся, увидел сына и подозвал его.
— Ступай к мастро Антонио, скажи, чтобы он сейчас же шел сюда и захватил с собой парочку пиявок. Ну, быстро, одна нога тут, другая там. Бегом!..
Марко бежал всю дорогу. Он не знал, для чего нужны пиявки, даже само это слово было для него новым, но понимал, что в них спасенье дедушки. Он бежал и все повторял «пиявки, пиявки…», стараясь как-то связать это слово с одеревенелым телом дедушки. Лица его он так и не видел, даже когда подходил к отцу. Ведь он стоял тогда боком к деду и не мог взглянуть ему в лицо. Марко было чуточку страшно, к тому же он старался не упустить ни слова из распоряжений отца. Он несся как угорелый, никого не замечая, натыкаясь на прохожих. От дома до цирюльни мастро Антонио было метров триста. Но дорога показалась ему бесконечной.
В цирюльне было много народу. Несколько человек сидело на стульях с белыми салфетками вокруг шеи и с намыленными лицами. Их обслуживал сам мастро Антонио и два подмастерья. В глубине комнаты мастро Антонио брил клиента. Он разговаривал, поворачиваясь то к нему, то к тем клиентам, которые ждали своей очереди, сидя вдоль стены. Марко подошел к цирюльнику. На мастро Антонио был темно-серый халат. Мальчик с силой дернул его за полу халата.
— Мастро Антонио, — сказал он, когда тот, удивленный и раздосадованный, посмотрел на него. — Мой папа, Элиа, просил, чтобы вы шли со мной к нам. Сейчас же! И принесли пиявки. Две.
В цирюльне наступила полная тишина: все навострили уши и уставились на мальчика.
— Кто заболел? — спросил мастро Антонио, застыв в нерешительности с бритвой в руке.
— Дедушка. Папа сказал, чтобы вы сейчас же шли со мной.
Мастро Антонио, казалось, все понял. Он положил бритву, торопливо расстегнул халат.
— В таком случае нельзя терять ни минуты. Пошли. — Потом, уйдя в подсобное помещение, добавил: — Беги, скажи, что я иду.
Но Марко не двинулся с места. Присутствующие обсуждали происшествие:
— Мастро Паоло?! Да ведь он совсем еще не старый.
— Это серьезно, — добавил другой. — Удар!
Марко стоял, опустив голову, и ждал. То ли о нем забыли, то ли думали, что он не понимает, о чем речь. Мастро Антонио вернулся.
— Бедный мастро Паоло, — вздохнул он. — Пошли.
Марко шел следом за ним. Он увидел, что мастро Антонио держит в руке плоскую и круглую оловянную коробочку.
«А где у него пиявки?» — подумал он. Но ничего не спросил. «Наверное, они у него в кармане!» Ему не приходило в голову, что они могут быть в этой маленькой коробочке, которую мастро Антонио зажал в кулаке.
— Когда это с ним стряслось?
— Только что.
— Кто дома?
— Мама и папа.
— Он упал на пол?
— Нет, нет, — торопливо ответил Марко. — Он сидит на стуле, но очень прямо.
Мастро Антонио покачал головой, что-то невнятно пробормотал и умолк. Марко все время старался держаться с ним рядом. Как только он немного отставал, он тут же прибавлял шаг, чтобы нагнать цирюльника.
Он недоумевал, почему дедушка должен был упасть на пол. Марко не понимал еще, что когда говорят «это серьезно», то это значит, что человеку грозит смерть либо паралич. Мальчику еще не приходилось близко сталкиваться со смертью. Когда ему показали умершую бабушку, мать отца (самого его держала тогда на руках двоюродная сестра), Марко было всего четыре года, и он увидел только очень старую женщину в черном, лежавшую на постели.