Похороны состоялись на следующий день только в шесть часов вечера, до них уже были назначены две церемонии на более ранний час.
Во главе процессии шел священник со свечой в руках и читал молитвы, которые подхватывал псаломщик в короткой белой накидке; он нес распятие и опережал священника на один шаг. За ними следовал открытый коричневый катафалк с гробом того же цвета. На гробе лежал букетик гвоздики. Это был дар женщины, жившей в соседнем подвале. Она в последний момент дала цветы факельщику, чтобы тот положил их на гроб. За гробом шел Амитрано, по бокам от него Марко и Паоло. Рядом с Паоло — радиотехник Джузеппе.
День был теплый. Небо голубое, без единого облачка. Путь предстоял долгий: надо было пройти весь центр города с его людными улицами. В этой похоронной процессии было что-то необычное и непонятное. Порой удивленные прохожие останавливались, смотрели на четырех человек, провожающих гроб, и протягивали вперед руку по римскому обычаю или просто снимали шляпу. И тотчас же шли дальше.
«Жизнь идет своим чередом, — говорил себе Марко. — Мы шагаем за гробом, а в гробу лежит дедушка, и это навсегда».
Он вспомнил белый платок, намоченный в спирте, который положили на лицо умершему, прежде чем закрыть гроб крышкой и запаять его.
«Нет, не может быть. Не может быть, чтобы там, в гробу, лежал дедушка!»
Но он уже не испытывал желания взбунтоваться против этого, как прошлой ночью. Теперь он ощущал только пустоту и печаль. Он пробовал молиться, но слова молитвы не шли ему на ум и не слетали с губ. Он хотел было заплакать, но и этого не смог. Он, единственный, не пролил ни слезинки и стыдился этого, его терзали жестокие угрызения совести. Однако он чувствовал потребность в чем-то ином, в чем именно — он не мог понять.
«Дедушка, помоги мне хоть ты, — молил он. — Помоги нам всем. Ведь мы совсем одиноки. И я одинок так же, как папа, как мама, как Паоло, как все мы. Помоги нам! Может, теперь это в твоих силах!»
Он обращался к деду с такой же точно молитвой, с какой обычно обращаются к богу или к святым; в доме чаще других молилась им мать. В отличие от отца и брата, которые шли, опустив голову, Марко все время смотрел на гроб, а иногда бросал взгляд на прохожих. Разве для кого-нибудь имела значение смерть его дедушки? Ни для кого, совершенно ни для кого!
«Бедный дедушка, он мог бы пожить еще хоть немного. Он никому не причинял зла. Он трудился, чтобы заработать себе на хлеб. Хоть бы несколько лет еще пожил…»
Процессия прошла до конца одну из главных улиц города, и перед ними открылся голубой морской простор. Прежде чем катафалк свернул в сторону, мальчик бросил взгляд на море. И вспомнил море и каменистый пляж в родном Трани. Всего несколько месяцев назад его водил туда дедушка. И мальчик вновь увидел перед собой деда, пристально всматривающегося в морскую гладь, словно ожидающего чего-то из дали горизонта.
Иногда при ясном закате с пляжа бывал виден мыс Гаргано с плоской вершиной утеса, внезапно обрывающегося в море. Дул мистраль, воздух был словно из стекла, а море затянуто мелкой рябью. Было холодно, и они с Паоло держали замерзшие руки в карманах, стараясь засунуть их как можно глубже. Дедушка тоже засунул руки в карманы пальто и, подняв невысокий воротник, глядел на море. Стекла его очков сверкали мелкими брызгами морской воды, а взгляд чуть прищуренных глаз был неподвижно устремлен вдаль.
Если бы отец разрешил, Марко вернулся бы в родные края хоть сегодня вечером.
«Там я буду продолжать думать о тебе. Там будем только ты да я. Я буду по-прежнему любить тебя. И никогда не забуду. А если я не буду знать, как поступить, помоги мне советом. Я, верно, больше похож на тебя, чем Паоло. В душе. Я чувствую, что не умею бороться, не умею постоять за себя. А Паоло — сильный, хотя он тоже боится. Он знает и всегда будет знать, чего хочет».
Он взглянул на Паоло, который шагал по другую сторону от отца.
Тот шел, опустив голову, и все еще плакал. Джузеппе положил ему руку на плечо и время от времени, наклоняясь, говорил что-то на ухо. Паоло не замечал ни прохожих, ни улиц, ни магазинов, ни даже катафалка, за которым шагал. Он шел и все время плакал, вспоминая жалобные причитания матери. Он понимал, что дедушки больше нет на свете, и видел его таким, каким он был мертвый. Он тогда увидел его всего на одно мгновение, когда отец бинтовал ему ноги. Паоло сразу же убежал; он позвал женщину, живущую напротив, и вместе с ней отправился сначала в церковь, потом к врачу. Он очень спешил, временами даже бежал, рассказывал всем о случившемся, но одного того мгновения оказалось достаточно, чтобы в воображении его запечатлелся образ дедушки с открытым ртом и уже застывшего.