Выбрать главу

В те дни многие ради куска хлеба для себя и своих детей, ради «места под солнцем» вступали в армию и сражались в Африке против Абиссинии. Смелость, рожденная отчаянием, заставляет браться за оружие, надевать военную форму и убивать людей с иным цветом кожи, но с такой же красной кровью, как наша, людей, у которых так же, как и у нас, есть семья, дети. Легионеров вербовали главным образом в провинциях Юга или крайнего Севера. Они всегда, во все времена были главными поставщиками рабочей силы для заграницы, для Америки и для других высокоцивилизованных стран, как их принято называть.

Риторические рассуждения о величии родины в глазах этих людей ровно ничего не стоили. Бедняк ничего не знает и не может знать о величии родины. Он хочет жить, хочет есть и дышать, а декларации о величии родины, которые произносят те, у кого сытое брюхо, заставляют его только сильнее почувствовать голод, проклинать, презирать и ненавидеть тех, кто пытается заткнуть ему глотку громкими словами.

Достаточно видеть этих волонтеров и призывников, когда они выходят из казармы на плац, чтобы готовиться к Великому дню, к выходу за пределы «mare nostrum»[2].

Воинственно настроены были только офицеры, да и то не все, а в глазах солдат можно было заметить лишь удовлетворение своим новым положением, благодаря которому их жены, дети или родители смогут жить хоть немного лучше, — будут иметь кусок хлеба каждый день. Ради этого можно таскать на плече винтовку образца 1891 года или опорную плиту 81-миллиметрового миномета, совершать многокилометровые походы, готовить себя к войне, которая неизбежна и которую газеты единодушно объявляли справедливой, святой войной во имя величия родины, попранной и униженной другими странами; войной, спровоцированной поведением негуса и этих варваров абиссинцев.

По улице прошли три взвода солдат, Амитрано из глубины мастерской проследил взглядом за первыми отрядами. Это зрелище повторялось изо дня в день, и каждый раз Амитрано испытывал приступ тошноты.

«А я даже этого не могу сделать!» — чуть не вырвалось у него. Он скрипнул зубами, тошнота сменилась ненавистью. Даже если бы он был моложе, все равно не надел бы на себя это ярмо. По крайней мере добровольно. Скорее он стал бы воровать, погубил бы семью. Быть пушечным мясом — ни за что! Пусть даже эта молодежь, идущая в армию, уменьшала количество безработных, давала возможность тем, кто оставался, найти себе занятие. Ведь это только капля в море! Разве таким путем можно дать работу более чем трем миллионам безработных?! Никогда еще у нас не было такой высокой цифры безработных. А вот те, что наживаются на чужой беде, богачи и синьоры, существовали во все времена, никто и не думал уменьшать их число, никто и не думал их трогать. Как раз напротив!

Он кончил убираться в мастерской, когда все солдаты уже прошли. Выглянул на улицу, молча показал на них сыну. Но через мгновение опять думал о своем. А немного спустя снова послышался мерный топот солдатских ног. Он подошел к двери, поглядел на их ряды, потом отвернулся и сплюнул. И вовсе не потому, что хотел оскорбить этих парней. Его презрительный плевок относился лишь к тем, кто готовил их в поход, чтобы завоевать «место под солнцем».

Амитрано снова ушел в мастерскую и огляделся, раздумывая, что ему еще надо сделать. Он хотел хоть чем-то заняться, как-нибудь оттянуть время. Взял лестницу, прислонил ее к стене, велел сыну держать ее, а сам полез вверх. Марко, упершись ногами в основание лестницы, смотрел на отца, не понимая, что тот хочет делать. Отец снял с гвоздя большое старое кресло, предназначенное для послеобеденного отдыха, и стал спускать его вниз.

— Держи его за передние ножки, — сказал он сыну. — Осторожнее!

Марко взялся за ножки и стал потихоньку отступать, чтобы дать отцу, который придерживал кресло за спинку, сойти с лестницы. Марко думал, что отец хочет изрубить кресло на куски, чтобы у них было топливо на вечер. Но, спустив кресло на пол, отец установил его на козлах и принялся ремонтировать.

Кресло было в самом жалком состоянии, обивка его совсем износилась и во многих местах была порвана, пружины торчали, подлокотники были засалены. Все же судебный исполнитель хотел включить его в перечень описываемого имущества Амитрано.

вернуться

2

«Наше море» (лат.) — так называли Средиземное море итальянские фашисты. — Здесь и далее примечания переводчиков.