— А это? — спросил он.
— У вас его и даром никто не возьмет!
— Зачем же тогда вы его здесь держите?
— Чтобы показать, что и в моей мастерской не совсем пусто. Ведь вы частенько бываете в мастерских, синьор!
Но судебный исполнитель не уловил сарказма.
Амитрано начал осторожно разбирать кресло, словно ценную мебель, с которой собирался снять обивку и прочее, чтобы потом обтянуть каркас заново. Но в голове у него шевелились все те же тревожные мысли.
«Ведь если бы этот… негодяй дал мне хоть какую-нибудь работу. И подумать только, что он мой дальний родственник! А еще говорят, что от доброго дерева всегда родится добрый плод. Снова идти к нему? Ведь я столько раз уже кланялся ему в ноги, а толку от этого никакого».
Черт побери! Он дошел уже до того, что соглашался работать за половину жалованья, которое его троюродный брат платил своему мастеру! Просил передать ему хоть часть работы, чтобы не отбивать хлеб у того бедняги. Да где там! И мастеру-то, верно, о нем наговорили бог знает что! А ведь он хотел одного — заниматься своим делом и никому не наносить ущерба!
«Нет, мне надо было уехать дальше, на Север! Но кто знал, что папа умрет так скоро! Подальше отсюда. Ведь это все та же Апулия, все та же Южная Италия. Край сизифова труда!»
Марко следил за работой отца. Держа в одной руке зубило, а в другой молоток, отец выдергивал обойные гвозди. Марко подбирал их или вынимал из материи, если они оставались там, и складывал в жестяную коробку. Ржавые, погнутые, даже без шляпок, они все равно еще могли пригодиться. Отец и сын работали рядом. Марко смотрел на головку зубила, зажатого в руке отца, слушал, как резко и равномерно ударял молоток. Тому, кто не знал Амитрано, показалось бы, что он целиком поглощен работой. На самом же деле он старался лишь оттянуть время, иногда он останавливался, словно обдумав что-то, приходил к какому-то окончательному решению, затем вновь окидывал взглядом мастерскую, надеясь найти хоть что-то, что можно было бы продать сейчас, немедленно, кому угодно и за любую цену! Даже рискуя тем, что судебный исполнитель уличит его в продаже описанного имущества.
«Ведь я говорил покойному тестю. Если бы он послушался меня сразу по окончании войны! „Папа, сейчас самое время! Возвращайся в Америку, а через несколько месяцев выпишешь и нас“. Тогда у меня было всего двое детей и я еще мог как-нибудь перебраться туда. Ах, папа, папа! Старшие выросли бы там и научились какому-нибудь ремеслу. Обойщиков в Америке почти не было. Уж лучше бы там мучиться!»
Он ни разу не взглянул на сына. Лишь бросал ему одно-два слова, какие-то почти нечленораздельные звуки, указывал, чтобы тот натянул материю или отпустил ее, и все это не глядя на него, устремив взгляд на зубило. Голос его звучал строго и резко, будто он сердился на Марко и хотел наказать его, — того и гляди стукнет молотком.
«Решайся же! Время идет. Чем позже, тем меньше в молочной народа и тем труднее будет. К чему тянуть? Сегодня нам нечего есть. Я сказал жене: „Попробуй как-нибудь перебиться“. Если она и пошлет кого-нибудь из ребят к бакалейщику, все равно тот ничего не даст. Вчера он мне ясно и твердо сказал это. Никто не хочет верить, что у меня в доме нет ни единого сольдо! Если я все же решусь, то возьму у них немного масла, сыра, все что можно. Пусть они делают что угодно. Паоло будет ждать около молочной. Как только выйду оттуда, сейчас же передам ему сумку и велю бежать домой. Он мальчик проворный. Отдам товар, и, если меня задержат, ничего уже не найдут. Но может, лучше, чтобы он вошел в молочную вместе со мной? Нет, нет, ведь если дело обернется худо… пусть ждет около магазина. И сумку домой не несет. Велю ему ждать меня на углу».
Но он все еще медлил: «Вот только сдеру обивку со спинки, с сиденья, с подлокотников».
В одиннадцать часов Амитрано услышал, что кто-то вошел в мастерскую. Он лишь слегка повернул голову, так это было неправдоподобно. И тут же опять принялся за работу. Это была Кармелла, которую прислала жена.
— Мама спрашивает, не можешь ли ты отпустить Марко.
— Зачем? — спросил он, не переставая стучать молотком.
— Она хочет послать его к синьоре Дельмонте.
— Ах, к ней! А Паоло не может сходить?
— Паоло нет дома. Мама отправила его искать работу.
— Понятно, — отвечал отец, не поднимая головы. — Ну иди, — сказал он сыну, — но сейчас же возвращайся.
Марко перестал собирать гвозди, ссыпал в коробку те, что были зажаты в кулаке, и пошел за сестрой. Но отец передумал и окликнул их.