Пустить кровь.
В прошлый раз они с Беном присоединились к шабашу – будто у них был выбор – и хотя и не проникли в око бури, на деле забившей Билла Эванса до смерти, периферия их все-таки захватила.
Она собственными ушами слышала его вопли и мольбы посреди маниакального гогота и глумления толпы.
После весь город гулял на Главной улице до рассвета – алкоголь лился рекой, фейерверки взрывались, все плясали, пели, пировали – и хотя она не могла сдержать омерзения перед всем этим, дух бесспорного единства витал над толпой, напоив сам воздух, будто электричество.
Все обнимались.
Ликовали.
Ночь человечности со всеми ее пороками, радостью и безумием.
Празднество в аду.
За ее пять лет в Заплутавших Соснах было всего четыре
красных дня
.
Сегодня будет пятый.
Тереза утирает лицо и отворачивается от окна.
Тихонько пробирается по скрипучим доскам пустого чердака, осторожно выбирая, куда ступить. Если она разбудит Бена и он увидит, что
красный день
в разгаре, то захочет выйти на улицу, присоединиться.
Она спускается по раздвижной чердачной лестнице, складывает ее и вместе с люком убирает обратно в потолок.
Так странно стоять на втором этаже этого тихого дома, учитывая, что происходит снаружи.
Пройдя по коридору, останавливается у открытой двери комнаты Бенджамина.
Он спит.
Двенадцать лет, и с каждым днем все больше и больше походит на отца.
Глядя на него, она гадает, станет ли Итан кричать, когда его наконец настигнут.
Услышит ли она его?
И если да, сможет ли это вынести?
Порой все кажется совершенно нормальным,
словно всегда так и было
, но бывают мгновения, когда подспудное напряжение вопросов, задавать которые она больше себе не позволяет, грозит вырваться, сокрушив ее, как античный хрусталь.
Скоро на Главной улице загремит музыка, и не исключено, что это разбудит сына.
Бен захочет узнать, что происходит, и тут уж ему не солжешь.
Не подсластишь пилюлю.
Он слишком умен для этого.
А она чересчур его уважает.
Что же ему сказать?
И более трудный вопрос…
Неделю спустя, проснувшись посреди ночи в одиночестве темной спальни, лишенная возможности когда-либо свидеться с мужем снова…
Что она скажет себе?
Глава 11
Итан ринулся через следующий перекресток. Каждый раз, когда он оглядывался, огней позади становилось все больше, но его ближайший преследователь-барьерист – проблема более неотложная. Тот вырвался далеко вперед своих более тихоходных компатриотов, и Итану показалось, что он выглядит знакомо – лысая голова, громадные очки в серебристой оправе… И когда тот сократил разрыв до тридцати футов, Итан сообразил, кто это – тот самый козлина-провизор, у которого он пытался купить аспирин два дня назад.
Главная улица замаячила в одном квартале впереди, через двух– и трехэтажные дома начала перекатываться волна муторного шума – взбудораженный гомон собирающейся толпы.
Ни в коем случае нельзя бежать нагишом по Главной улице.
Но при нынешнем темпе, если не изменить траекторию, именно это в ближайшие двадцать секунд и произойдет.
От Главной Итана отделяла лишь одна улица, даже не улица – всего лишь переулочек с односторонним движением, вклинившийся позади ряда зданий. Последний впрыск подстегнутого яростью адреналина пришел с осознанием, что если, свернув за угол в этот переулок, он наткнется хоть на кого-нибудь – на кого угодно, – то он спекся.
Зарублен насмерть помавающим мачете провизором.
Миленькая кончина.
К улице примыкал одноэтажный гараж, и Итан прикинул, что угол здания, когда он свернет, скроет его от взгляда фармацевта секунды на две.
Если только в переулке его не поджидает толпа, этого будет вполне достаточно.
До сих пор Итан несся строго посередине улицы, но теперь настал момент сделать свой ход.
Он вильнул вправо, метнувшись поперек скользкой от дождя мостовой.
Только бы не упасть!
Пересек полоску травы, затем тротуар, затем снова траву и, уже подбегая ко входу в переулок, сообразил, что даже не знает, что собирается предпринять.
Некогда планировать. Просто реагируй.
По близости шагов преследователя он прикинул, что провизор отстал шагов на шесть.
Затем ринулся в переулок.
С бетона на землю.
Темней.
Туман, подцвеченный вонью мокрого мусора.
Не увидел никого в непосредственной близости, кроме пары фонариков в нескольких сотнях футов дальше, вихляющих в его направлении.
Итан выбросил обе ноги в сторону параллельно, словно при торможении боком на лыжах, погасив инерцию, направленную вперед, настолько внезапно, что ощутил, как ускорение пытается послать его дальше кубарем.
Восстановил равновесие и ринулся обратно по прежнему пути, разгоняясь прямиком к углу здания.
Будь там. Будь там. Будь там.
Столкновение получилось чудовищное, лоб Итана врезался в нижнюю челюсть провизора с такой зубодробительной мощью, что инерция оторвала Итана от земли на добрых полсекунды.
Он вскочил снова с залитым кровью лицом.
Оглушенный фармацевт сидел, выплевывая на дорогу зубы.
Удар так перетряхнул мозги, что Итану потребовались две секунды, чтобы сообразить, что длинный металлический предмет, лежащий на мостовой, – мачете противника.
Наклонившись, он поднял его, и в эту секунду преследователь поднял на него глаза, полные ужаса осознания,
что
вот-вот произойдет, и этот взгляд привел Итана в чувство куда эффективнее, чем целое ведро нашатырного спирта.
Он охватил пальцами углубления в рукоятке мачете, обернутой техническим скотчем для улучшения сцепления под дождем.
Провизор вскинул руки в тщетной попытке загородиться от того, что рукой не удержишь.
Сделав ложный выпад, Итан нанес удар ногой в лицо, пяткой сокрушив разбитый нос провизора и послав его голову назад с такой силой, что она ахнулась затылком о мостовую с хрустом ломающегося черепа.
Испустив стон, тот замер неподвижно, но двое его друзей уже приближались – подоспеют через десять секунд, – а за ними, отстав на квартал, целая армия фонариков, будто стадо скота, перегоняемого по улице, топот множества ног по мокрой мостовой, звучащий все громче и громче.
Метнувшись обратно в переулок, Итан с облегчением обнаружил, что пара огоньков, виденных прежде, скрылась.
Он побежал, отчаянно стараясь выжать из этого краткого промежутка невидимости как можно больше.
Двадцатью шагами дальше оказался рядом с контейнером для мусора, и ни секунды не колебался.
Нырнув за него, бросился на землю и пополз, плотно вклинившись в щель между металлом и кирпичной стеной здания, у которого стоял контейнер.
Он не слышал ничего, кроме грохота собственного сердца и своего пыхтения на собачий лад; пот и кровь заливали лицо, попадая в глаза; он трясся от холода, хотя мышцы его пылали от лактата, словно он только что налетел на стенку на марафоне
[15]
.
Шаги пронеслись по ту сторону контейнера прочь, и звук их, становящийся все тише и тише, ласкал слух, как музыка.
Лицо Итана щекой прижималось к земле, и в нее впивались грязь, осколки стекла и камешки.
Дождь барабанил ему по спине, собираясь вокруг него в лужицы и с каждой каплей прошивая его дрожью.
Он мог бы пролежать там всю ночь и изрядную часть следующего дня.
Подымай свою задницу. Нельзя позволить себе закоченеть.
Упершись ладонями в мокрый гравий, Итан поднялся на четвереньки.
Пятясь, выбрался из щели между контейнером и зданием и секунду посидел рядом на корточках, прислушиваясь.