Авторитет Тихона Тихоновича вознёсся на недосягаемую доселе высоту. Он разгуливал по Бирюлёвской квартирке в семейных трусах, чего себе раньше никогда не позволял, и учил всех жизни.
— Этим риэлтерам верить нельзя, — сообщал он пятилетней внучке.
— Почему? — спрашивала Иришка.
— Кто такие риэлтеры, она уже знала.
— Они свой интерес блюдут. Только на себя надейся.
— На Бога надейся, а сам не плошай! — звонко выкрикивала внучка.
— Точно, — дед гладил Иринку по голове, потом шлёпал на кухню и принимался наставлять дочь.
Когда подошёл срок платить, дипломат не проявился. Прошёл ещё месяц, Тихоныч был как на иголках, домашним он рассказывал сказки, что Мгамгба в Африке, но скоро вернётся и заплатит за два месяца сразу. Женщины принялись роптать. К концу третьего месяца Сошников подловил не пунктуального квартиранта возле его белого «мерса» и напомнил про должок.
— Денег нет, — пожал плечами дипломат, — нет денег. В Зимбабве военный переворот, к власти пришла реакционная хунта.
— А меня это колышет!? — Сошников перешёл на крик.
— Военщина угрожает молодой демократии. А вы хотите остаться в стороне? — укорил Мгамгба.
— А я-то тут причём?
Дипломат запел, постукивая в такт по крыше белого «мерседеса»: «Гренада, Гренада, Гренада моя. Я хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Потом затянул: «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера…»
— Ты погоди, — перебил его Тихоныч, — да погоди ты петь. Я по-хорошему всё хочу решить.
— И я хочу по-хорошему, — не возражал Мгамгба.
— Ты мне за три месяца задолжал, не считая коммуналки.
— Задолжал, — оскалился сахарными зубами квартирант, — а что я могу поделать? Военный переворот. Форс мажор. Демократия в опасности, Зимбабве в огне. Сам недоедаю.
На голодающего дипломат похож не был. Его чёрная кожа лоснилась и переливалась на солнце, как шерсть ухоженного лабрадора.
— Ты мне должен почти миллион рублей, — напомнил Сошников.
— Миллионер — плохо. Трудящиеся — хорошо, — продекламировал Мгамгба.
— Мы договаривались!? — опять перешёл на крик Тихоныч.
— Договаривались.
— Я тебе свою квартиру предоставил!? Предоставил! Я своё слово держу!?
— Держу, — кивнул дипломат.
— Это я держу, а ты не держишь!
— Переворот, — вздохнул Мгамгба.
— А мне что делать?
— Оказывать интернациональную помощь молодой демократии, — эту фразу дипломат выговорил настолько чисто по-русски, что можно было не сомневаться, она самая употребительная в его лексиконе.
Тихоныч кинулся на дипломата с кулаками. Улыбка впервые сошла с лица Мгамгбы.
— Ты расист? — спросил он в упор.
— Что ты мне зубы заговариваешь, — рассвирепел Сошников, — деньги отдавай, а не то в полицию заявлю.
— Заявляй, — разрешил Мгамгба, — только укажи в заявлении, что налогов не платишь и обманываешь своё государство. Хотя есть выход получше. Хочешь получить не миллион рублей, а миллион долларов?
— Хочу, — оживился Тихон Тихонович.
— Плёвое дело, — дипломат сверкнул идиомой русского языка, — у тебя иностранный паспорт есть?
— Нету.
— Нужно сделать.
— Зачем?
— Полетишь к нам в Зимбабве.
— За каким?
— Наши повстанцы захватили торговое судно. Ты прилетаешь в Зимбабве, едешь на побережье и продаёшь теплоход американцам. И миллион долларов у тебя в кармане. Все необходимые бумаги я тебе дам. По рукам?
— По рукам.
Сошников вдруг ощутил кончиками заволошенных ушей, что жизнь вновь легка и прекрасна. Он делает себе загранпаспорт, летит в Зимбабве и продаёт захваченный теплоход за миллион долларов. Одной левой он из миллиона рублей делает миллион баксов и заслуживает незыблемый авторитет в семье. По правде сказать, деньги Тихоныча волновали мало, он так долго экономил на себе, что при всём желании не мог потратить больше двухсот баксов в месяц, но авторитет, есть авторитет.
Сошников летел в Бирюлёво как на крыльях. Однако дома его быстро окунули в ледяную воду скептицизма и глумления.
— Лети, Тиша, лети. Там тебя и сожрут, — каркнула Клавдия Петровна, — как ты был дурак дураком, так и остался.
— На вертеле зажарят, — предположила дочь.
— Бульон из него сварят, — не согласился зять.
— Для бульона он слишком старый, — заметила супруга, — и вонючий.
— Если подольше прокипятить — сойдёт, — буркнула дочь Светка.
— Ух, хорош, будет супчик, да с потрошками, — залился смехом Рома.