И текут неторопливые воспоминания белорусского хлопца о своей пограничной службе на эстонском острове Саарема в конце пятидесятых годов. Конечно же, он помнит и рутину казарменщины, когда по тревоге среди ночи поднималось подразделение, чтобы похоронить окурок, брошенный на территории. Но более всего в воспоминаниях — судьба эстонцев, точнее, эстонок, которые остались в деревнях, когда практически все мужское население даже в детском возрасте после десятилетнего вооруженного сопротивления ушло на шведский остров Готланд.
Герой повести — командир прожекторного расчета, который состоит из пяти человек разных национальностей, несет службу в одной из эстонских деревень, вдали от погранзаставы, ежедневно видит нелепость ограничений для местного населения, которое, живя на самом берегу, не имеет права даже приблизиться к морю. И отношение к военным соответствующее: они для местных оккупанты, о чем те открыто говорят в глаза.
Но жизнь берет свое и, несмотря на строгие запреты начальства, молодые ребята в форме и эстонские девушки не могут не сближаться. Да и сам командир-коммунист на свой страх и риск игнорирует приказы и инструкции, делает послабления местным, сближается с эстонской девушкой Айной и готов даже взять ее в жены...
Служба оканчивается, в прошлом остается пронизанный соленоватыми морскими ветрами кусочек земли в неласковой Балтике, и ребята-сослуживцы, и эстонские девушки, и старый русский интеллигент, так называемый белогвардеец, который в тоске доживает жизнь, имея богатую библиотеку с запрещенными тогда книгами Есенина, Белого, Бунина, Клюева, Северянина, на которых есть и автографы ему... И те давние события встают с проекцией на день сегодняшний, на нашу сегодняшнюю жизнь, которую человеку надо уметь прожить так, чтобы открыто смотреть людям в глаза, и «удержать лицо перед Господом», когда придет время умирать.
Василь Быков во вступительном слове к деревенским повестям Блакита, издававшихся в Москве, писал: «В прозе Валентина Блакита, кроме знания жизненных конфликтов, подкупает аналитическое начало, точно обозначенное, непредвзятое отношение к литературным персонажам, когда каждого из них автор стремится показать изнутри, разобраться в диалектике его характера. Само собой, что в каждом отдельном случае это получается неодинаково: иногда с большим или меньшим успехом, тем не менее читатель найдет интересные образы и молодых людей, и людей более пожилого возраста, созданные на основе авторского понимания жизни и многолетних наблюдений над жизнью деревни. Этот реализм в создании жизненно емких образов вместе со значительностью проблематики повестей Валентина Блакита делают их актуальными в белорусской литературе».
От себя добавлю, что эти оценки отнюдь не устарели, а произведения писателя несут в себе большой потенциал доброты и гуманизма и — хочется верить — будут еще серьезно прочитаны критикой.
Свидетельство тому — последняя книга воспоминаний Валентина Блакита, опубликованная «Дзеясловам», корректуру которой он успел еще прочесть.
Не думалось ему в ту нашу грибную поездку, что это в предчувствии беды осень показала ему теплый и ласковый день. Поездок в принеманские леса больше не будет. Будет безжалостная болезнь, которая сожжет его буквально за три месяца. Единственным шансом была операция, и он шел на нее с уверенностью, что прорвется, но на всякий случай во вступительном слове к книге воспоминаний написал такие пронзительные слова: «...шчыра прабачаюся перад усімі, да каго калісьці быў несправядлівы, каму прычыніў боль. Паверце, тое было альбо па неразуменні, альбо па глупству».
Сегодня эти слова Валентина Блакита звучат как прощание писателя с жизнью, продолжение которой он оставил в своих произведениях.
Старик в Королищевичском лесу
Этот бывший Дом творчества писателей, наверное, заслуживает своей книги и своего исследователя. Писателям он достался, можно сказать, случайно. Построенный пленными немцами как загородный охотничий домик, он бы им и остался, если бы не оказался в опале тогдашний Председатель Президиума Верховного Совета БССР Никифор Наталевич, поговаривали, что из-за того, что его дочь вышла замуж за попа.
В те послевоенные годы тогда еще немногочисленному Союзу писателей это был настоящий подарок. Летом в Дом творчества «Королищевичи» можно было приехать с детьми, да и разворотливые деятели литфонда добывали для постояльцев и бочонок селедки, и даже кабанчика могли приобрести в соседнем колхозе. Мои ровесники и теперь с благодарностью вспоминают Королищевичи, где на поляне под соснами по вечерам любил разводить костер Михась Лыньков и угощал детвору конфетами. Приезжал в Королищевичи поработать и Якуб Колас. Во время моего первого посещения Королищевич об этом свидетельствовала мемориальная доска на здании и скамеечка под старой елью, где Колас любил посидеть.