Доусон сделал широкий жест.
– Эта комната… весь Капитолий… Да вы же просто аскеты. Это потому, что красота больше ничего не значит для вас? Или потому, что вы не хотите вызывать зависть?
– Возможно, это потому, что теперь у нас другая концепция красоты, – сказала Лорена Сан. – Что же касается зависти, зачем кому-то завидовать нам? На Земле нет ни единого мужчины или женщины, которому запрещено становиться членом Совета.
И это, конечно, было правдой. Уж этот проклятый электорат! Это было самое слабое звено цепочки доказательств Доусона.
– Человечество сильно изменилось с моего времени, – мрачно продолжал он. – Мне кажется, что вы, Совет, полностью потеряли с ним связь. Человечество приходит в упадок.
Лицо Лорены стало еще серьезней.
– Нет, вы не правы. Физически и психически человек почти совершенен.
– Но он потерял инициативу.
Внезапно Доусон почувствовал необъяснимое напряжение в воздухе. Но шесть лиц перед ним ничуть не изменились. Молчание нарушила Лорена.
– Для вас, человека двадцатого века, инициатива должна казаться очень важным качеством, – хладнокровно сказала она. – Но это приобретенная черта. Человек потерял свой хвост и зубы мудрости, когда они стали больше не нужны. Начиная с первобытных времен, действовал закон выживания наиболее приспособленных. Человек был существом гедонистическим. Самосохранение и сохранение вида – это великие движущие инстинкты. Если у кого-то была инициатива, которая, по сути, является формой эгоизма, тот просто не выжил. Вы согласны?
ДОУСОН БЫЛ вынужден кивнуть.
– Итак, нынче у нас почти идеальное управление, социальное и политическое. Шесть лучших человек жертвуют собой, как сказали бы вы, во имя служения расе. В этих шестерых очень развиты все необходимые черты. Остальное человечество в них больше не нуждается. Уже нет борьбы за выживание. Нет никаких преступлений, нет ревности, жадности… Счастье является прерогативой каждого. Таким образом, инициатива стала ненужной и исчезла в человечестве. В свое время таким бесполезным органом был аппендикс, и многие умерли из-за него. Если бы сегодня существовала инициатива…
Она не закончила. В этом не было необходимости. Параллель и так было очевидна. И все это было невероятно убедительно.
Тогда Доусон перешел к следующей теме.
– Почему так и не были развиты космические путешествия?
– Мы не нуждаемся в них для нашего счастья.
– У вас не ведется никаких исследований. Вы находитесь в состоянии стагнации. Никто из вас уже не может ощутить трепет, когда человек проникает туда, куда еще не ступала его нога – в глубины океана, на вершину гималайского пика или в космос.
– Это была просто компенсация, – твердо заявила Лорена, – результат психического дисбаланса, комплекс неполноценности. Сегодня не требуется самовосхваление. Человечество здорово как физически, так и психически.
Доусон заморгал, чувствуя себя насекомым под микроскопом.
– Конечно, – сказал он, – так можно рационализировать все что угодно. Любовь всего лишь дисбаланс работы желез…
Губы женщины чуть приоткрылись.
– Любовь… – нахмурившись, пробормотала она.
– Возможно, это одна из тех вещей, которые вы забыли, когда присоединились к Совету. Но это первичный импульс, как и инициатива. А что случилось с самосохранением?
– Сегодня оно не нужно.
– Вот человек и выродился, – возразил Доусон. – Человеческая раса – это раса бойцов, и всегда была ею. Вы не можете вырезать наследие, восходящее еще к юрскому периоду, не вызвав слабости в человечестве. В нынешних людях чего-то не хватает…
– Что вы хотите? – внезапно спросила Лорена.
Теперь, когда Доусон стоял лицом к Совету, им овладела критическо-ироническая бесшабашность от собственной смелости.
– Я хочу, чтобы вы отреклись от этой должности по собственной воле.
Наступила тишина. И это поразило Доусона. Ему показалось странным, что никто не рассмеялся.
Ни слова не говоря, Лорена встала и вышла через панель, открывшуюся при ее приближении.
– Вы просите нас откинуть человечество на пятьсот лет назад и заставить его вести тот образ жизни, для которого оно больше не подходит? – сказал один из старших мужчин.
О, ГОСПОДИ! Неужели эта фантастическая группа серьезно рассматривает его требования? Доусон почувствовал удивление, постепенно переходящее в недоумение.
– Человечество может приспособиться, – сказал он. – Оно может вернуть себе инициативу.