Не ошибся ли Доусон, думая, что по Совету прошла волна удивления – не миновав даже Фереда? Он не был уверен. Однако Лорена продолжала говорить.
– Но сначала объясните свои мотивы, – потребовала она.
Доусон взглянул на Фереда. Он вспомнил Бетью, оставшуюся в Дасони, которая до сих пор ждала результатов неудавшегося нападения. Во что бы то ни стало, он должен защитить ее, так как знал, что даже Феред не будет милосердным к девушке, если Доусон расскажет об ее роли в заговоре. Убивать ее не станут, но изменения психики, практикующиеся Советом, более смертоносны, чем отравленные клыки.
Доусон сел, с угрюмым видом, скрестив руки на груди.
– Ладно. Это не мой мир. Я родом оттуда, где люди постоянно боролись. Мне всегда приходилось бороться за то, чего я хотел достичь.
– Здесь в этом нет необходимости.
Доусон усмехнулся.
– Вот как? Значит, вы не знаете, что такое сила жизни и смерти! Да, черт побери, конечно же, не знаете!
– Мы служим, – просто сказала Лорена.
– И что с того? Я всегда хотел быть лучшей собакой. Но в свое время у меня не было ни малейших шансов. Когда я увидел вашу расу слабаков, то подумал, что могу одним махом стать правителем всего мира.
Доусон пытался заставить Совет поверить ему. И постепенно почувствовал, что преуспел в этом.
– Можете называть это психическим дисбалансом, – сердито сказал он. – Или комплексом неполноценности. Но я не из тех овец, которыми вы правите.
– Кто были вашими помощниками?
Доусон откровенно назвал их имена, перечислив только тех, кто погиб во время уничтожения самолетов.
– И других нет?
– Нет. Я не думал, что мне потребовалось бы армия.
– Даже с армией вы не смогли бы покорить Капитолий, – сказала ему Лорена. – Ладно. Сейчас вы пройдете лабораторные тесты…
– И вы оставите меня в живых?
Несмотря на все усилия, в вопросе Доусона послышалось изумление.
– У нас не должно быть никаких раздоров. Весь мир знает о вас, о том, что вы пришли из прошлого. Если вы внезапно умрете, многие начнут задавать вопросы, и их счастье окажется под угрозой. Но пока что мы не можем позволить вам общаться с другими. Вы останетесь здесь в качестве нашего гостя, без связи с внешним миром, до тех пор, пока не закончится ваше психическое лечение. Тогда вас освободят.
Доусон вздрогнул. В этих словах ему почудилась угроза. Психическое лечение… Он не боялся пушек, кулаков или лучей смерти, но боялся неизвестных сил этого мира. Глядя на пустое, ничего не выражающее лицо Фереда, он вспомнил, как изменился этот молодой человек.
«Гость» Совета! А что, если он тоже изменится?
Глава 7. Опасный пленник
И ДЛЯ ДОУСОНА началось странное время.
Ему не причиняли никакого вреда, все было сделано для того, чтобы он чувствовал себя комфортно. Но он был заключенным в огромном кубе Капитолия, откуда ему не разрешалось выходить. Однако ему не запрещали бывать на свежем воздухе, поэтому для него был открыт сад на крыше.
Внутри Капитолия ему запрещалось ходить только в частные помещения членов Совета, это запрещение строго соблюдалось для всех, согласно ему, ни один человек никогда не должен был вступать туда. Эти частные помещения были заперты специальными устройствами, от которых только члены Совета имели ключи – крошечные электронные устройства, которые они всегда носили при себе. Доусон не раз размышлял о том, что же лежит за этими вечно охраняемыми дверями.
Ему выделили, можно сказать, роскошные апартаменты высоко, под самым куполом. С первого взгляда казалось, что окон здесь нс было, но нажатие определенной кнопки делало часть стены прозрачной, как стекло, так что Доусон видел простирающуюся на много километров зеленую местность. Иногда взлетал или прибывал самолет. Это был его единственный контакт с внешним миром, за исключением одностороннего телевизора, через который у него не было возможности делать звонки.
В Капитолии работали, вероятно, тысячи мужчин и женщин. Они обучали ученых экспертов, которые проводились там по нескольку месяцев каждый год. В остальном они были свободны идти, куда хотели. Но всем правил Совет. Охраны не было, не считая номинальных охранников, вооруженных парализующими игольниками. Доусон увидел почти все, что он хотел. Он бродил по Капитолию с открытыми глазами, пытаясь осознать все, что видел. Он был свободный, но одновременно заключенный.