– Ты достаточно особенная, раз заполучила Алекса Уайлдера, – говорит она. Хочется ей сказать, что это не совсем так – он не в полной мере мой. Мы просто притворяемся, чтобы убедить вас в том, что достойны этой сделки. Почему мы вообще об этом беспокоимся, раз Алекс все равно ее заключил? Этот поход по магазинам кажется пустой тратой времени. И в то же время… ко мне приходит осознание. Мне не нужно много денег для того, чтобы быть счастливой. Посмотрите на Манон. Кажется, что у нее есть все, но так ли это на самом деле? У нее бешеная энергия. Как будто она постоянно в напряжении. Неужели поддержание шикарной жизни становится для нее непосильной ношей?
Никто не идеален, особенно я. Но я к этому и не стремлюсь.
Я просто пытаюсь быть счастливой.
– Да, наверное, – наконец отвечаю я. Сказать ли ей, что я правда думаю? Да, не могу промолчать.
– Но разве я особенная только из-за мужчины, с которым встречаюсь? – спрашиваю я.
– Посмотри-ка на себя, мисс Независимая Женщина. Ты что… феминистка?
Она говорит «феминистка», будто это оскорбление. Я считаю себя такой. Я, конечно, не хожу и не заявляю об этом всему миру, хотя, возможно, стоило бы…
– Да, – произношу я твердо. – Я определенно феминистка.
Глава 32
Кэролайн
Мы заглядываем еще в несколько магазинов, и Манон наконец объявляет, что с нее хватит покупок.
Мы отправляемся на обед в Plaza Athénée, в ресторан La Galerie. Он поражает воображение: окна во всю стену, элегантные белые колонны, безумно красивые столы и стулья. Кажется, что мы даже не в ресторане. Столы низкие и длинные, похожие, скорее, на чайные столики. А стулья невероятно мягкие.
– Какая же красота! – восклицаю я, когда мы усаживаемся в центре ресторана, чтобы все могли нас видеть.
Манон улыбается, весьма довольная собой:
– Я же говорила. Ты почувствуешь себя принцессой.
Мы быстро делаем заказ: Манон нужно вернуться домой в течение двух часов, чтобы забрать детей, и, когда мы выпиваем их фирменный коктейль с шампанским, Манон наклоняется вперед и пытливо изучает меня.
– Ну, расскажи мне. Как вы с Алексом познакомились.
Я рассказываю ей ту же историю, что и ее свекрови вчера вечером. Он был лучшим другом моего брата, моим первым поцелуем… Пропускаю несколько деталей, не упоминаю бывшую невесту, конец.
– Ну а теперь мы собираемся пожениться, – заключаю я со слабой улыбкой.
Она не отвечает, только пристально смотрит. Я тянусь к бокалу и делаю глоток, больше всего в мире желая оказаться где угодно, только не здесь.
– Похоже, он очень тебе предан, – заключает она.
– О, ты думаешь?
– Да, – кивает она, отпивая из своего бокала. – Он от тебя взгляда не может оторвать.
Никогда не замечала. Да, у нас с Алексом вчера был разговор, и между нами явно была химия, но я не замечала, что он постоянно на меня смотрит. Мне казалось, что большую часть вечера он болтал с Аленом.
– И он так щедр к тебе, – продолжает она. – Эти великолепные украшения от Chanel наверняка стоили ему целое состояние.
– Это же бижутерия, верно? – предполагаю я. Даже не могу представить, сколько они стоили. Мне казалось, что это серебряное напыление и горный хрусталь, а не настоящие бриллианты. Уверена, что он потратил несколько сотен евро. Ладно, несколько тысяч. Все равно много. Мы посмотрели столько украшений, но я уверена, что все это не настоящее серебро и бриллианты. Просто в Chanel и бижутерия баснословно дорогая, вот и все.
Манон смеется. От ее изящного звенящего смеха у меня сводит живот.
– Бижутерия? О нет, дорогая. Все украшения, в которых ты вчера была, из их коллекции «Камелия». 18 карат белого золота и бриллианты. Я бы сказала, что этот маленький элегантный набор обошелся ему примерно в семьдесят тысяч евро.
Я моргаю и ставлю бокал на стол, ударив им о край моей печальной, пустой тарелки из-под хлеба. Раздается громкий звон.
– Семьдесят тысяч евро?
Они кивает с самодовольным выражением лица.
– Полагаю, это примерно восемьдесят тысяч долларов США. Интересно, сколько стоит бриллиант, который у тебя на пальце.
Я опускаю взгляд на кольцо и сжимаю руки вместе, пряча бриллиант от ее взгляда.
– Это кольцо матери Алекса. Его отец подарил его ей, когда они собирались пожениться.
– Значит, оно имеет эмоциональную ценность, – Манон улыбается, но это больше похоже на оскал. Как будто она дикий зверь, который готов вонзить клыки в мою плоть. – То есть абсолютно бесценно.
Корзинка с хлебом манит меня с тех пор, как официант поставил ее на наш стол. Я сдаюсь, беру булочку, разламываю ее пополам, затем кладу оба куска на тарелку и достаю нож для масла. Нет ничего лучше французского масла. И французских багетов. Я долго сопротивлялась из-за Манон, чья тарелка с хлебом до сих пор пустая. Она очень худая – наверное, она совсем мало ест. Я вообще не помню, чтобы она ела вчера за ужином.