— Он не возвращается вместе с нами, — сказала она спокойно. Хватка даже одной руки была крепкой и болючей.
Тони смотрел на него, и карие глаза его словно выцветали. Он стоял в шаге перед воротами, Стив — в трёх шагах за ними, и оба понимали, что так всё и закончится. Механический голос отсчитывал последние секунды.
— Идиот ты, Стив, — прошептал Тони. — Не делай глупостей.
Глаза Стива широко распахнулись, голос из трансляторов пропел: «Айна», и створки бетонных ворот неотвратимо и глухо схлопнулись, отделяя их друг от друга.
— Внимание персоналу, — проговорил другой, мужской голос из динамиков. — Пройти дезактивацию и занять места в основном бункере в течении…
Стив уже не вслушивался. За стеной, ставшей монолитной, было не разобрать ни звуков, ни движения. Тони с Наташей вернутся домой, Наташе хватит опыта и терпения вывести их отсюда незамеченными.
Он развернулся, приложил карту с кодом к индикатору у круглой белой двери, и та отъехала вбок.
— Капитан? — раздался голос Золы. Он звучал удивлённо. — Бункер законсервирован. Вы решили остаться и составить мне компанию? Или сядете у ног своего друга, как верный пёс, и будете смотреть, как он забывает вас?
В динамиках затрещало имитацией смеха, и если кто-то когда-то говорил Золе, что у него отвратительное чувство юмора, Стив об этом не задумывался. Он подошёл к столу с треснувшей из-за его рук столешницей. Под ним на полу лежал его щит. Стив быстро и точно наступил на его край, и он подлетел вверх, привычно ложась в руку. Стив сделал несколько шагов, замерев перед первым углом с камерой и транслятором вверху, под потолком, подпрыгнул и изо всех сил ударил гранью щита по проводам.
— Это возмутительно! — голос Золы звучал на повышенных тонах. — Что вы себе позволяете? Капитан! Не смейте портить имущество бункера!
Он ругался и призывал к порядку. Едва ли не выл, но Стив не слушал. Он угол за углом снимал камеры наблюдения и перебивал провода трансляторам. Он собирался побыть в тишине и не чувствовать чужого взгляда в затылок. Он целенаправленно и планомерно, никуда уже не торопясь, лишал Золу глаз, ушей и языка.
Когда всё было кончено, Стив откинул щит в сторону и согнулся, надеясь отдышаться. То, что он делал — простое упражнение для его сверхчеловеческого тела. Но внутри бушевала такая буря, что он никак не мог выровнять дыхание. Потом Стив укоризненно покачал головой, поднял отъехавший в сторону щит и аккуратно прислонил его к стене совсем рядом с пустой капсулой.
Отдышавшись, он вернулся к капсуле с Баки и нашёл в себе силы посмотреть — прямо в лицо, на закрытые веками глаза, на замерший щетинистый кадык и едва ходящую от неглубокого дыхания грудь. Он смотрел на Баки и не выдержал — прислонился к стеклу лбом, приник ладонями, словно обнимая.
— Бак, — прошептал он, и дыхание оставило мутный след на стекле. — Прости меня.
Стив съехал вниз, на колени, и замер так, не отпуская стекло капсулы из объятия ладоней. Он медленно, глубоко дышал. Его взгляд прикипел к острым косточкам голеностопа — Баки стоял внутри босым, в одних штанах, которые очень походили на больничную пижаму. Если бы мог — если бы он только мог, — он бы поцеловал каждую, прося прощения.
— Прости меня, Бак. Я не смог оставить тебя. Я слаб и пуст. Я не могу позволить им вырезать меня из твоей жизни.
Стив замолчал и осторожно поднял взгляд выше, остановившись на заросшем опущенном вниз подбородке. Баки не мог ему ответить, но он был так близко, и если Стив ещё минуту назад недоумевал, что же он творит, то сейчас у него не осталось сомнений.
— Если это произойдёт, — снова сказал он тихо, — если ты забудешь, — что останется у меня? Кем буду я?
Он судорожно втянул воздух и замолчал, и ещё долго сидел так. Трогал стекло пальцами, собирался в единое целое. Ему чудилось, что он слышит, как за глянцевой поверхностью размеренно и медленно бьётся у Баки сердце.
— Повторим все заново? Я буду смелее. Обещаю тебе.
Когда почувствовал, что внутри всё замерло и уравновесилось, Стив встал и начал раздеваться. Скинул обувь и носки, стянул верхнюю часть формы и футболку, аккуратно повесив всё на ближайший стул. Он остался в одних штанах, подошёл к свободной капсуле и уверенно зашёл внутрь, прижимаясь спиной, затылком, поясницей и пятками к белому липкому ложементу. Тот сразу присосался к каждой точке соприкосновения с телом, и Стив почувствовал, что его крепко, уверенно держат. Он не знал, правильно ли всё делает. Но Зола сказал — процесс автоматизирован, а внутри капсулы была лишь одна оранжевая кнопка с надписью «starten», и рядом с ней зелёная «öffnen», но она сейчас явно была ненужной.
Стив вдохнул поглубже и уверенно утопил оранжевую кнопку в панель.
Загудели сервоприводы. Тяжёлое стекло, откинутое вбок, пришло в движение и, встав в пазы, отрезало его от пространства бункера. Стало оглушающе тихо, но ненадолго. Тут же зашипела газовая смесь из форсунок. Стив улыбнулся, почувствовав свежий, влажный, словно наполненный озоном воздух. Как после грозы. Сзади зажужжала автоматика панели с трубками и катетерами. Их жала выглядели устрашающе-длинными, и Стив предчувствовал неприятные ощущения в момент, когда они войдут в тело. И всё равно оказался не готов.
Он громко вскрикнул от прошивающей боли, прострелившей его от затылка до самых мизинцев на ногах. Колени ослабли и подкосились, но он не упал — ложемент крепко держал его. Он почувствовал вдруг, как отнимаются конечности — медленно, страшно, по частям. Сначала он перестал чувствовать пальцы. Затем сгиб кистей. Затем понял, что руки у него отняли по локоть, а ноги по колено, и вскоре у него осталось только тело, которое спустя недолгое время тоже отказало. Это было самое страшное ощущение за всю его жизнь: словно он — только пустая, лёгкая голова, сидящая на неподвижной аморфной шее, — и больше ничего.
Впрочем, скоро он перестал себя чувствовать полностью, растворяясь в мареве, подступающем извне, из самих глубин сознания. Он больше не имел тела, но — вдруг понял и обрадовался этому, как ребёнок — это было не важно. Он почувствовал себя больше, намного больше. И ощутил, как падает куда-то с огромной высоты. В память Баки? Чувство падения было таким ярким и бодрящим, что Стив зажмурился — хотя у него не было ни глаз, ни головы, ни тела. Смешно, насколько привычки сознания управлять чем-то ощутимым, физическим прорастают в нас. Он падал, и чем ближе был к цели, тем яростнее бился его несуществующий пульс. Он ликовал и предчувствовал, и был совершенно счастлив в этот момент.
Первое, что он увидел после падения и оглушающей, слепящей темноты, было лицо юного Баки. Он шёл рядом, плечом к плечу, — живой, родной, до одурения близкий — смотрел на него сверху вниз и лукаво улыбался.
========== Эпилог. ==========
Стив едва ли замечает хоть что-нибудь вокруг.
Ещё слишком ярко, чересчур шумно, и все чувства перетянуты и звенят от напряжения.
Он видит Баки — его мягкое гладковыбритое лицо в ореоле смазанного фона, на котором Стив не может сфокусироваться. Не хочет.
Потому что Баки — живой, родной, тёплый — рядом, он так близко, что протяни руку — и коснёшься, наконец…
Движение стоит такого усилия, что вызывает мнимую судорогу. Боль тяжело наваливается на сознание и обжигает его повсюду. Отчего? Что происходит? Прорываясь сквозь непонятные ему блоки и барьеры, он всё же заставляет себя поднять руку и тронуть Баки за скулу и краешек рта, едва коснувшись пальцами — он уже и забыть успел, какие смешные, тонкие у него были пальцы. Лёгкое, мажущее движение, но Стива обдаёт от него жаром и счастьем настолько, что он едва не теряет сознание.
Кожа Баки тёплая и гладкая. Такая молодая. Господи…
— Что такое? — спрашивает Баки, чуть хмурясь. — Что с тобой, Стиви? У тебя вид, словно ты призрака увидел.
Стив потерянно мямлит и с подозрением смотрит на свою руку, отвечает что-то про «ты запачкался», уводя разговор подальше от скользкой, опасной темы.