— Ладно, не дуйся ты, — Баки сбоку легонько толкает его локтем. — И пошли спать уже, а то холодает. Как бы тебе не простудиться.
— Курица-наседка, у мамы моей научился? — дерзит Стив и поворачивается лицом, но Баки уже поднимается на ноги.
Стив внутри чувствует, что уши у Баки горят.
— Я когда увидел, как ты в третий раз поднялся и снова на тех мальчишек кинулся, — он вдруг запинается и мнётся, - ну, зауважал тебя. Смелый ты. Но дурной, конечно.
Стив вспыхивает и вскакивает на ноги, и несётся по покатой крыше за Баки, улепётывающим от него. Снизу кто-то кричит в открытое окно, чтобы «они, черти, прекращали бегать там, а то крышу проломят». Это действует на Стива. Он замедляется, едва справляясь с дыханием и колотящимся сердцем, и возвращается обратно к оставленному одеялу. Его нужно свернуть и забрать, иначе мама будет ругаться. Баки подходит и мягко забирает одеяло себе, пока Стив, открыв крышку чердачного лаза, примеривается в темноте к ступенькам лестницы.
Стива снова закручивает и уносит водоворот памяти, и он так сильно хочет чуть задержаться в этом странном, тёплом моменте, что тянется и тянется к нему всем собой. Это не помогает. Его несёт всё дальше, мгновения их с Баки дружбы мелькают короткими кадрами, и теперь он точно уверен, какая будет финальная точка.
Стив сваливается в свои восемь, точно падает с неба на землю, и ему больно. Он трёт локоть и коленку, пока не понимает — вот оно. Случилось.
Двое мальчишек постарше и заплаканная — так он помнит — девочка в углу переулка, и его бьют снова — теперь куда-то по скуле, со всей силы, его голова мотается, и он снова падает.
У обидчиков нет лиц — только гладкая смазанная поверхность кожи. Они бьют точно и механически, и Стив понимает с ужасом — так выглядит программа Золы.
И намерения у неё совершенно понятные. Стиву не нужно видеть выражения глаз, чтобы почувствовать это всем собой.
Всё правильно. Самое простое решение самое верное. Его должно не стать сегодня. И тогда Баки пройдёт мимо непонятной измаранной кучи за мусорными баками, в которой мусорщик намного позже опознает забитого до смерти мальчика.
Стив поднимается и получает ещё один удар, судя по ощущениям, куда-то в область печени. И вдобавок — пинок в живот, сильный, отталкивающий, из-за которого он валится навзничь, больно прикладываясь лопатками. Острый булыжник, на который он мог угодить затылком, остаётся в каких-то нескольких дюймах от его головы, и Стив, скашивая глаза, невольно признаёт: всё серьёзно. Ему нужен план. И другого, как вставать снова и снова, дотягивая до момента появления Баки, у него нет.
Принцесса, ради которой и затеялся этот рыцарский турнир, стоит у кирпичной стены, прижимая к груди игрушечного медведя с оторванной лапой. Кажется, из-за этой игрушки всё началось. У девочки замаран подол светлого платья и… тоже нет лица, понимает Стив, когда смотрит выше. Это не странно, — Баки просто не помнит её. Стив, впрочем, тоже — ему не до этого. Ему нужно выжить во что бы то ни стало. Он поднимается, встряхивает гудящей головой, складывает цыплячьи кулаки и идёт на таран, выпячивая нижнюю губу. И если программа может удивляться — пускай она удивится, думает он, падая и снова поднимаясь. Поднимаясь даже тогда, когда кровь из рассечённой брови заливает левый глаз, а правый плохо открывается из-за наливающегося фингала. Даже тогда, когда мальчишка-Стив выдыхается совсем, и Стив, огромный, опытный, старший, одной своей упёртостью и волей поднимает его тело и снова заносит рассаженный до крови кулак. Он знает — ещё немного, и Баки подбежит со спины, врезаясь в обидчиков, и закричит…
— Эй! Вы что вообще творите такое! — раздаётся сзади знакомый звонкий голос, и Стив улыбается. Наверняка, на окровавленном детском лице это выглядит страшно, но Баки ещё не видит, а Стив так крепко слился с собой-ребёнком, что мигом прекращает улыбаться. Баки врезается в ближайшего мальчишку с разбегу, тут же сваливая его на землю и точно ударяя его по уху. Он, жилистый, сильный, злой как черт, осёдлывает его и бьёт снова и снова, пока второй, чуть замедленный из-за смены алгоритма действий, идёт на выручку. Но Стив тут тоже не зря стоит. Он бежит и повисает на мальчишке-без-лица, на программе-убийце, и держит так крепко, что тот не может двинуть руками. Зато он отлично бьёт лбом по голове, и Стив поздно понимает свою ошибку — его ошпаривает болью, картинка меркнет, и он теряет сознание.
— Стив, — слышит он словно издалека. — Стив, эй, приятель, а ну просыпайся. Ну же…
Стив шевелится и еле-еле приоткрывает один глаз.
Он видит Баки и чувствует, как течёт по лицу вода. Из-за спины Баки яростно светит солнце, и Стив пытается улыбнуться, ведь это так правильно. Баки — солнце, думает он, всё же улыбается и тут же стонет, потому что разбитым губам больно.
— Ты что, совсем идиот? — кричит на него Баки, и Стив понимает, что лежит головой на его тощих коленках, а Баки — подумать только — плачет, размазывая по грязному лицу свои же слёзы. — Я уж думал, они тебя совсем… того…
Стив снова пытается улыбнуться, превозмогая боль. Он знает, что в тот раз ему было не до улыбок, но ничего не может с собой поделать. В груди жжёт огнём.
— Я живой, Джеймс. Спасибо, что вмешался.
— Как не вмешаться, они же тебя вдвоём били! А эта дурочка стояла, ревела и смотрела, вместо того чтобы за взрослыми бежать, — ругается он. — И не называй меня Джеймс, ты что, мой учитель в школе?
Стив хмыкает. У него всё болит и никак не выходит толком пошевелиться.
— Я отправил девчонку за родителями. Они помогут. Сам я тебя ещё раз не потащу, уж извини. Тяжелый ты для такого тощего, а мне, между прочим, тоже досталось.
Стив едва кивает, не переставая смотреть.
— Спасибо, Джим.
Баки кривится.
— И Джимом меня тоже не называй, — говорит он. — Так меня только мама называет.
— Тогда… — Стив делает вид, что глубоко задумывается, а Баки не торопит его — только заинтересованно смотрит. Ему нравится их игра. — Будешь Баки, — уверенно решает Стив.
Баки хмурится, шевеля губами, проговаривая про себя.
— Какая-то собачья кличка, — бубнит он.
Стив не отвечает. Он просто ждёт.
— Ладно, ну тебя. Пускай будет Баки, — решает он, наконец, и лицо его, детское и угловатое, перепачканное в слезах, крови и земле, светлеет. — Так меня будешь называть только ты, тупица. Если, конечно, заживёшь и не дашь дубу. Ты ведь не дашь?
Стив собирается с силами и мотает головой. Он видит за плечом Баки силуэт его матери, миссис Барнс охает и всплёскивает руками, и Стив боится предположить, как же страшно он выглядит.
Время словно замедляется, густеет смолой, растягивается, и он осознаёт внезапно — вот оно, конец витка, его миссия выполнена. И… что же теперь? Неужели всё? Неужели их обоих выкинет на этом моменте, и… нет, нет, нет, этого быть не может, — судорожно думает Стив, пытаясь крепче вцепиться руками в словно окаменевшего Баки. А как же все те воспоминания, которые Зола успел измарать, перекроить, изгадить? Что с ними? Они так и останутся в его голове?
Стив мечется внутри застывшего себя и понимает — всё бесполезно. Он трепыхается ещё немного и тоже замирает. Затихает в ожидании неизбежного.
Стрелки, идущие в обратном направлении, останавливаются на двенадцати.
Шестерёнки часов застывают на мгновение всепоглощающей тишины.
Раздаётся хлопок
вспышка
и реальность вдруг вздрагивает волнами.
А потом раскручивается в правильную сторону.
И Стив смеётся. Он хохочет беззвучно всем своим существом, потому что воспоминания снова весело бегут вперёд, и он со сладостью предвкушает первую выбранную Баки остановку. Он чувствует чужую волю, и Зола здесь совершенно ни при чём.
Они выберутся отсюда. Обязательно выберутся.
Но сначала нужно вернуть всё, что было у Баки, по местам.
Ведь он так долго этого ждал.
fin