— Женщины так не постоянны. Но давай мы спросим у нее.
— А давай ты не будешь говорить обо мне как об отсталом в развитии ребенке. Спасибо, Марат. Я вернусь к работе прямо сейчас.
— Да уж. Там эти иностранцы, как с ума посходили. Ты не будешь выступать на конференции? — спрашивает он Никиту, но тот отмахивается.
— Нет. С финансами у меня беда. Я все время вкладываю не в то, — смотрит он на меня. Сволочь.
Наклоняю голову на бок, взглядом опаляя его наглость.
Он наверняка вспоминает сумму, которую он на меня потратил в Амстердаме. Я на утро все вернула, когда выяснила, что за русский передо мной. Когда узнала в незнакомце того, кого так долго любила. Никита тогда собрал раскиданные в порыве безумия и стыда деньги и поехал меня искать.
И спасибо ему за это, но он все равно потратил не такие астрономические деньги, как Роберто.
И именно на этой мысли открывается дверь, в проем которой залетает собственной персоной тот самый Роберто.
— Срочно уволить! Я забирать Лину с собой! — кричит на ломаном русском голландец, а я перевожу испуганный взгляд на Никиту. Но больше меня интересует то, как меня назвали. Последнее, чего я хочу, чтобы Марат Александрович узнал хоть что-то о моем прошлом.
— Какая Лина? — не понимает Марат, но Никита резко загораживает меня, и Роберто неловко смеется, хотя я почти слышу рычание.
— Это мы так тебя разыграть решили…
— А в чем был розыгрыш? — интересуется начальник, пока Никита уже буквально выталкивает Роберто, а я, нервно смеясь, закрываю за нами двери. Пару секунд наблюдаю за открытым ртом Марата. Но лучше пусть думает, что мы идиоты, чем знает правду.
Никита толкает Роберто к стене и говорит с ним по-английски. Довольно неясно, ибо его нервы уже на пределе.
— Кто ты, бля, такой и что тебе нужно…
— Я приехал за Линой… — отвечает тот.
— Ах, за Линой, — дергает Никита бледного голландца и бьет его затылком о стену. Жестко так.
— Лина мертва. И тебе это надо уяснить. Иначе твое хилое тело тоже внезапно пропадет…
Роберто начинает потеть, скашивает на меня взгляд. А я что? А я все еще с коробкой. И произношу по-голландски.
— Я больше не проститутка. Вам лучше уехать.
Голландец поджимает губы, отталкивает Никиту и оправляет свой светлый пиджак…Где-то я видела этот оттенок.
— Пусть эта русская обезьяна говорит, что хочет, но завтра я вернусь.
— Зачем? — почти открываю рот от шока. Да что ж меня одни бараны окружают?
— Хватит болтать! — орет Никита, и тут дверь открывается, и выглядывает Марат, а я начинаю чувствовать себя актрисой второсортной комедии.
Роберто уходит, бросая недовольный взгляд на Никиту, и смачно выругиваясь. Марат дергает одной бровью в удивлении, а Никита забирает у меня коробку и почти спокойно спрашивает:
— Где твой кабинет?
Я иду его показывать, всю дорогу думая, зачем Роберто снова со мной встречаться. Ему ясно дали понять, что я больше не продаюсь, да и его перемещения Никита явно будет фиксировать.
Он, конечно, богатый, но у него нет защиты от Самсоновых, которые, похоже, считают себя чуть ли не королями жизни.
Все за всех решать — это в их стиле.
Стоит закрыть дверь моего кабинета, Никита тут же повторяет прием «Роберто». Только если затылок того был вбит в стену. Мой удар смягчила крупная ладонь.
Но губы не нежные. Наоборот, кажется, что он меня наказывает, снова и снова жаля языком. Снова и снова кусая губы, пока его руки уже начинают жить своей жизнью, буквально пытаясь содрать с меня кожу. Я же отвечаю, руками его плечи сжимаю, в рот хнычу. Пытаюсь найти в себе хоть каплю сил отказать. Но как же мне этого не хватает. Силы, грубой, порой непозволительно пошлой. Тела, наглого напора. И просто возможности не думать. Просто задыхаться и ощущать каждой клеточкой любимого мужчину.
— Никита, — давай же думай, Алена. У тебя мало времени, потому что его ушлые пальцы уже дергают пуговицу джинс, а твои груди и того прочего оголены, чтобы он совершал порочное волшебство с их вершинами. — Никита, ты только что вернул… Вернул мне работу, чтобы меня уволили?
Давлю в себе похоть и стискиваю ноги, между которыми потоп.
Оправляю футболку, пока Никита проводит трясущейся рукой по влажным волосам, часто дыша.
— Что еще сказал этот урод? — требует он ответа.
— Назвал тебя русской обезьяной…
— Какого хрена он приперся!? Откуда вообще знает, что ты здесь?! Может, ты ему сама позвонила? Пожаловаться на нелегкие трудовые будни?